Оль ожидал продолжения. Понимая, что под этим выжидательным взглядом кусок в горло не полезет, Тахар неохотно объяснил:
— Мои родители были поселковыми гласниками. Я знаю, чему и как учат в Школе, и почему не хочу такого для себя — знаю тоже. Вы оттуда выходите болванами, надутыми и цены себе не слагающими. Все думаете, будто вы какие-то особенные и будто сама Божиня наделила вас очень важной ролью в этом мире…
— А разве ж не так? — искренне удивился Оль. — Обученный маг — ого сколько всего может! Как же не быть особому назначению для того, кто имеет особую мощь?
Тахар закатил глаза и принялся обгрызать зажаренный фрукт. Наверняка подобные разговоры ему надоели еще в детстве, наверняка ему много раз доводилось пререкаться о том же самом с родителями. Интересно, почему он сказал, что те «были» гласниками? Куда они делись-то? Самому Тахару чуть больше двадцати, и даже если он — очень поздний ребенок, то его родители должны еще быть не слишком-то и старыми.
Спрашивать Оль постеснялся.
Уловив взглядом движение, маг обернулся. По другой бок от него уселась Алера, скрестила ноги и оперлась локтями на колени, подавшись вперед. Шнуровку на рубашке она стянула не полностью, Оль мимовольно скользнул взглядом в вырез и заодно подумал про кошмарный шрам под ребрами.
Алера смотрела насмешливо и задумчиво. Странное дело — обычно в свете костра многое кажется таинственным и колдовским, но Алера сей вздох выглядела безобидной и невинной. Совершенно обычной. Даже черные глаза уже не казались всевидящими и жуткими.
Только теперь, впервые не ощущая идущей от Алеры неясной угрозы и отчего-то враз перестав ожидать подвоха, Оль вдруг понял, что она красивая, и удивился, как он раньше этого не замечал. И очень остро осознал: сей вздох подле него сидит очень красивая девушка, почти касается его коленом, и он чует исходящее от нее тепло, а она смотрит на него в упор, и впервые он видит в ее глазах только любопытство — и ничего сверхчеловеческого.
Тут же Оль подумал, что предпочел бы ее прежний взгляд, проницательный и мешающий мысли — он пугал, но не смущал. А по-настоящему, до красных щек смущаться Олю не приходилось так давно, что он совсем от этого отвык.
— А с чего ты взял, что маги обладают особенной мощью? — спросила Алера негромко.
Гласник от смущения не сразу понял смысл ее слов, но она и не ждала ответа. Склонила голову, оглядела его.
— Вот с чего ты взял, что ты сильнее меня, к примеру?
Оль прочистил горло. С удачным складыванием слов у него всегда было туго, а тут сложить нужно было много чего. Начать хотя бы с того, что он никогда не уверял, будто он сильней кого-то определенного. Хотя, ежели подумать, то назвать себя слабее этой девушки Оль не мог бы даже из большой вежливости.
— У меня есть клинки, — продолжала она, — их можно поставить против магии? По-моему, да. Ты не всегда умел применять магию, а я не всегда умела пользоваться клинками. Ты можешь применять магию в пользу или во вред — я тоже: могу мечом убить магона, а могу и отрезать кусок ковриги для голодной бабушки. Если бы нам довелось убивать друг друга, так на что бы ты поставил: на меч или магию?
— Магические атаки многообразней, — только и сказал гласник, отчаявшись состряпать гладкие фразы из обрывков собственных мыслей.
— Ну да. — Алера вытянула ноги, и Оль снова покосился. — А ты успеешь применить свое многообразие, пока меч движется к твоему горлу?
Гласник помолчал. Она не торопила.
— Так ведь дело не в том, кто кого пристукнет половчее, — сказал он наконец, — человек должен быть силен делами, пользою своей. А прибить из-за угла кого угодно можно. Ты с ерунды какой-то заходишь, ни при чем тут меч и магия. Важно, что в голове у человека, как он жизнь свою живет, а магия — только орудие. Или оружие. Как и меч.
Алера вдруг рассмеялась.
— Впервые вижу обученного мага, который смотрит в корень, а не трясет причиндалами. — Оль смутился, а она помолчала немного и добавила: — Знаешь, а ты бросал бы этот гиблый Мошук насовсем. Не в тебя он нынче, ты же видишь сам. Там нынче гнилью пахнет — аж разит, всяческая дрянь бурлит и варится, вот-вот бабахнет, раскидает кишки по деревьям! А таких, как ты, хороших и честных, наматывает на ветки первыми.
— Лучше пусть меня на ветки намотает, чем струсить и сбежать в кусты, — ни вздоха не колеблясь, ответил Оль.
— Вот я и говорю, что обученные маги — дуболомы, — вновь подал голос Тахар. — Какая будет польза, если ты погибнешь? Ради правильных вещей нужно жить — каждый день, терпеливо и чаще всего — незаметно. Хотя куда как красивей ради правильных вещей торжественно сдохнуть, да? Вы же, обученные и богоизбранные, не хотите быть незаметными, не умеете жить тихонечко. Вам свершений подавай. Индюки надутые, вот вы кто. И это ж, зараза, не лечится.
Оль возмутился, потому что примерно эти же мысли думал, провожая друзей в Гижук, только тогда-то он как раз себя считал терпеливым, незаметным и поступающим верно. Однако вслух он сказал другое, что показалось ему более интересным:
— Так ведь в Преданиях именно так и сказано — что маги Божиней избраны. А раз избраны — значит и впрямь в чем-то лучше прочих.
— А может, все наоборот? — Голос Тахара звучал вкрадчиво, а ухмылка была до изумления паскудной. — Может, Божиня дала магию самым никчемным своим детям, чтобы из них хоть какой-то толк получился?
От такой трактовки Оль опешил.
— Так в Преданиях же сказано — самым любимым, а не самым бесполезным!
— Это в следоуказательных текстах сказано, а как было в исходных — еще неизвестно. — Улыбка Тахара стала еще паскудней, и Оль снова удивился — на сей
