Пригождались в основном умения Гасталлы — в свое время он не просто разъезжал по Ортаю под видом лекаря, но и на деле неплохо разбирался в хворях. Как пояснял некромант, «нельзя успешно заниматься смертью тел, пока не узнаешь все возможное об их жизни».
— Эт ты, штоль, лекарь?
Вопрос словно сам по себе вплелся в невеселые мысли магов. Гасталла прищурил болотно-зеленые глаза, внимательно оглядел подошедшего к столу орка в расстегнутой меховой куртке.
— Эт я лекарь, — произнес, почти не разжимая губ, — лекарь, штоль, я.
Орк переступал с ноги на ногу, сильно раскачиваясь, будто меховые сапоги жгли ему ноги.
— Свин мой хвораит. Доходит. Беда. Поглянь, а?
Гасталла брезгливо поджал губы, и Дорал подумал, что некромант предложит орку дождаться «беды», а потом превратить драгоценного свина в мертвягу и наслаждаться его обществом еще многие лета — шутка вполне в духе Гасталлы. Видя, как щурится некромант, Дорал собрался было пнуть его под столом — но тот, к счастью, и сам сообразил, что достоинство маговское — это одно, а голод, холод и полная таверна чужаков — совсем другое.
Кивнул. Приложил пальцы правой руки к левому плечу, приветствуя нанимателя по устоявшемуся обычаю, о котором в Недре знать не знали. Еще раз скривил тонкие губы, чтобы орк вдруг не подумал, что маг берется за работу с радостью, и медленно поднялся.
Его спутники тоже встали — с едой было давно покончено, так и так пора уходить. Они просто немного оттягивали время, когда снова придется выйти в этот сизый сонный день и отправиться дальше. Бдыщевая матерь пойми, куда именно «дальше».
Поднявшись на ноги, Дорал снова удивился, какие же мелкие местные орки. Этот оказался ниже магистра ростом, и ни в лице его, ни в стати не было ничего, что роднило бы его с ортайскими, гижукскими, алонийскими сородичами — огромными, могучими, румяными.
— Воздам, — орк назойливой мухой вился перед магами, мешая идти и едва не тыкаясь в грудь Гасталлы, — чем схочешь. Монетами, едой. Спаси свина, спаси! Породный свин, один в округе!
Четыре мага и орк в расстегнутой куртке вышли из таверны.
У самого порога Бивилка обернулась и встретилась взглядом с темными старушечьими глазами. Они глядели внимательно и грустно из-под узких, будто припухших век.
* * *Свин был размером с теленка, весь в жирных складочках, а из-за густого жесткого меха казался еще массивней. Из пасти торчали большие желтые клыки, расчеркивали темную шерсть и делали выражение морды похожим на мучительную полуулыбку. Свин лежал на боку, снулый и вялый, в груди его хрипело, коричневые сбитые копытца подрагивали.
Поглядеть на работу лекаря и попереживать за драгоценного свина сбежалось все орочье семейство. Поскольку они не орали, не причитали и громких звуков не издавали, Гасталла разгонять их не стал, зато раскомандовался с размахом: принести больше плошек с жиром, нагреть чистой воды в котле, приготовить ненужные мешки…
Шадек и Дорал следили за действом с интересом, а Бивилка тихонько вышла из хлева. Ей было жалко страдающего свина и стыдно перед ним за то, что вокруг собралось столько любопытных зевак — словно животное было частью базарного представления.
Магичка прошлась по двору в сопровождении большого лохматого пса, похожего на тех, что волокли их повозку. Посмотрела через загородку на жирных уток с подрезанными крыльями, которые жались друг к другу и поджимали перепончатые лапы, но в курятник упрямо не шли. Послушала блеянье овец из соседнего двора. Присела на лавочку под поленницей недалеко от калитки, сунула руки в рукава, зарылась подбородком в воротник и закрыла глаза.
— Ты не дойдешь.
Бивилка вскинулась и обернулась на шелестящий въедливый голос. Старуха сидела подле нее на лавочке и глядела в одну точку перед собой. Казалось, что узкие глаза прищуриваются, вглядываясь во что-то, неразличимое для других.
Бивилка не знала, когда старуха появилась во дворе. Магичка была уверена, что прикрыла глаза всего на полвздоха — но, может быть, незаметно задремала? Она ждала, но женщина больше ничего не говорила. Потирала большие пальцы сложенных лодочкой рук. Ее волосы были сколоты в пучок двумя длинными деревянными палочками, и ветерок трогал выбившиеся из него седые прядки. Капюшон расшитой куртки — на спине, и оттянутые костяными серьгами уши чуть покраснели от холода.
— Вы кто? — спросила Бивилка.
Старуха двинула головой — едва заметно, только костяные серьги качнулись.
— Откуда вы взялись?
Снова молчание и отсутствующий взгляд в одну точку. Магичка выпрямилась на лавке, полуобернувшись к старухе, и лоб ее прорезали две тонкие морщинки.
— Почему я не дойду?
— Потому что ты ищешь дорогу глазами. Они видят много лишнего. К самому главному приходят иначе.
Морщинки на лбу магички стали глубже. Старуха говорила загадками, и Бивилка хотела объяснить, возразить: ведь образы, направляющие искателей, всегда были именно зримыми. Но магичка подозревала, что ответом на ее возражения снова будет отсутствующий взгляд, и к тому же что-то в словах старухи зацепило ее.
Поэтому Бивилка ничего не сказала, а снова нахохлилась, поуютнее устраиваясь в своей теплой куртке, прикрыла глаза и задумалась.
Первое, чему учат искателей, — переиначивать энергию поискового заклятия в зримый образ. Течение этой энергии могло представляться в разных видах: указующая стрелка, протянувшаяся нить, летящая стрела, идущая впереди тень, рой мошкары или ярких пылинок. Однажды Бивилка встретила искателя, у которого все образы были завязаны на тропинки из цветной листвы, которые стелились под ногами или в воздухе.
Со Старшим Змеем вышло трудно. Дефара сама его не видела — в ее памяти хранился только образ, переданный когда-то другим драконом. Хоть и не без труда, но Бивилка сумела его считать, однако плохо представляла себе, как именно выглядит этот Змей. В голове поселилось не само существо, а ощущение — Змей был могуч, мудр, сер и грозен. А путь к нему указывали белые суетные мошки, которые то и дело терялись среди снега, что
