— В капсуле жизнеобеспечения, которая лежит в контейнере. Не знала, что оно будет в таком виде. Думала, просто встречу его, приведу сюда и… — Она запнулась, не зная, как еще объяснить.
— У вас есть разрешение на вывоз этого человека с Тир Сииласа? И прежде чем вы что–либо скажете: я в курсе, что подобное разрешение не всегда необходимо по закону. Но это мое требование.
— Разрешение провести кого–то на ваш корабль? — нахмурилась Ингрей, окончательно сбитая с толку. — Но вы же не спрашивали подобного у меня. И не просили такого для… моего приятеля.
Не меняясь в лице, капитан Уйсин сказал:
— Я не собираюсь перевозить кого–то против воли. И в договоре о перевозках это указано.
Конечно же, Ингрей его прочитала, она же не дура, только вот не запомнила. Даже не подумала, что будут сложности.
— Я всегда могу спросить вас, желаете ли вы покинуть Тир Сиилас и полететь на Хвай…
— Да!
— …и вы можете мне ответить, — закончил он серьезным спокойным голосом. — А человек в капсуле не может сказать, хочет ли полететь туда, куда вы его везете. Не сомневаюсь, что у вас есть веская причина провезти его на борт в капсуле жизнеобеспечения. Но я хотел бы убедиться в том, что это его веская причина, а не ваша.
— Но…
Он уже сказал, что дело не в законах Тир Сииласа. И если капитан вернет деньги, она сможет найти другой корабль, только снова придется иметь дело с кассой дока и платить им за услуги, а средств нет. Если ей и удастся договориться самой, на это потребуется время. Возможно, очень много времени.
Она вздохнула.
— Я не знаю, почему оно в капсуле жизнеобеспечения. — На самом деле у нее были некоторые соображения, только в споре с капитаном Уйсином они не помогли бы. — Я пошла встречать, а его доставили в таком виде.
— Может, оно там по медицинским причинам?
— Если и так, то я не знаю, — честно ответила она.
— Оно не оставило вам никаких сообщений или указаний на этот счет?
— Нет.
— Что ж, светлость. Предлагаю открыть капсулу и спросить его самого. Мы можем вернуть его обратно, если оно захочет.
— Что? Прямо здесь?
Отсек не был отгорожен, и обитатель капсулы мог почувствовать себя неудобно, оказавшись в таком унизительном положении. По крайней мере, так Ингрей думала. Пока она катила контейнер сюда, она решила, что лучше отсрочить их знакомство и неизбежные объяснения.
— Правила для крупногабаритного багажа существуют не ради развлечения. Поднять контейнер на борт можно исключительно через доступ к грузовому отсеку. И какие бы у вас ни были очевидные причины, я не могу с ними согласиться.
Если бы этим делом занималась Нетано, приемная мать Ингрей, она бы наверняка достала нужное разрешение. Или купила бы билет на другой корабль, где капитан и члены экипажа по какой–то причине оказались бы у нее в долгу или под ее влиянием.
Данак, ее сводный братец, скорее всего, стал бы угрожать капитану Уйсину, или очаровал бы его, или дал взятку, но так или иначе заставил бы сделать то, что ему нужно. Может, она должна блефовать? Или расплакаться — она уже и так готова.
Только вряд ли это сработает, судя по тому, как капитан отреагировал на заявление, что она два дня не ела. Нужно что–то сделать, нужно пробраться на корабль и протащить человека в капсуле. Другого выбора нет, иных путей тоже нет. Иначе придется остаться на станции без средств и голодать до конца жизни.
Только не плакать!
— Послушайте, — сказала она. — Мне нужно вам кое–что объяснить.
Капитан Уйсин уже описал ей худший вариант. Вряд ли что–то изменится, если они откроют капсулу. Ингрей оглянулась на вход в отсек: в коридоре никого не было. Посмотрела на капитана, вздохнула.
— Я заплатила, чтобы вытащить этого человека от «Милосердного устранения».
На лице капитана Уйсина не появилось ни проблеска понимания. Она использовала термин, известный всем жителя Хвай, говорящим на бантийском. Может, он языка не знает? Ингрей попыталась найти эквивалент на йиирском, который употреблялся на Тире, — на нем она и говорила с капитаном Уйсином, — но такого слова просто не было. Здесь, на Тире Сииласе, за любое преступление налагался штраф. Во всех учебниках йиирского и даже в новостях о преступлениях и наказаниях использовался лишь такой термин. Она нашла словарь и принялась его просматривать. Бесполезно.
— Понимаете, когда кто–то нарушает закон, снова и снова совершает преступления или когда делает что–то настолько ужасное, что нельзя позволить ему повторить… В общем, таких посылают в «Милосердное устранение».
— Вы имеете в виду тюрьму? — спросил Уйсин.
Краем глаза Ингрей нашла в словаре слово и его значение.
— Нет, не в тюрьму! У нас нет тюрем. Это специальное место. Где такие люди находятся вдали от всех. Они могут делать там все, что захотят, ходить, куда захотят, понимаете? Но они должны оставаться там. Когда туда попадаешь, назад уже не вернуться, потому что с юридической точки зрения ты мертв. Просто убивать их физически было бы неправильно.
— Значит, вы отдали все, что у вас было, а судя по вашей одежде и манерам — немало, чтобы вытащить вашего приятеля из очень хорошо охраняемой тюрьмы с названием, которое звучит как эвфемизм уничтожения вредителей.
— Оно не мой приятель! Мы с ним даже не знакомы. Я была с ним на одних и тех же мероприятиях. Пару раз. Но лично мы не встречались.
— Что оно натворило? — спросил капитан Уйсин.
— Это Палад Будраким.
Она многозначительно подмигнула. Неужели она и впрямь это сказала? А что делать? Другого выбора нет.
После бесконечно долгого молчания капитан Уйсин спросил:
— По–вашему, я должен знать это имя?
— А вы не знаете? — удивилась Ингрей. — Совсем?
