— Совсем.
— Палад Будраким — ребенок Этьята Будракима, пролокутора Третьей ассамблеи на Хвай.
Никакой реакции.
— Пролокутор — это…
— Да, — спокойно сказал капитан Уйсин. — Пролокутор руководит заседанием Ассамблеи и является ее представителем перед Высшей ассамблеей. Я бывал на станции Хвай несколько раз и смотрел местные новости. В курсе, кто такое Дикат, пролокутор Первой ассамблеи. Его именем подписаны разные правила, которые мне приходится соблюдать, когда я швартуюсь там. Но я ничего не знаю о Третьей ассамблее.
Теперь стало понятней. Станция Хвай и несколько внешних хвайских станций и межсистемных шлюзов находились под властью Первой ассамблеи. Не удивительно, что капитан Уйсин слышал о ней, хотя и не следил за делами других ассамблей, которые размещались непосредственно на Хвай. Ингрей моргнула и набрала воздуха.
— Пролокутор Будраким занимает это место уже не одно десятилетие. Несколько лет назад прошли выборы. Они были очень напряженными. Он едва не проиграл. Именно поэтому… Палад стало… ну… одним из его приемных детей. Этьят Будраким наполовину гарседдианин.
— Он и миллиард других людей, которые считают, что быть гарседдианином очень трагично и романтично, — презрительно сказал капитан. — Из всех бесчинств радчааи это самое отвратительное. Радчааи уничтожили всех до единого и оставили после себя сожженную безжизненную систему, потому что гарседдиане — единственные, кто смог им противостоять. Такие люди, как ваш пролокутор Будраким, любят хвастаться либо доблестными предками, либо заслуживающими сочувствия, в зависимости от того, что им требуется в данный момент. Их счастье, что ни то ни другое доказать невозможно. Дайте угадаю, он наверняка потомок Избирателя, который успел тайно покинуть систему, прежде чем радчааи ее сожгли.
— Но ведь все так и есть! — с жаром сказала Ингрей. — И доказательства у него есть. Часть внутренней обшивки челнока, на котором улетел его предок, рубаха с пятнами крови. И много чего еще. Украшения и с полдюжины маленьких пятиугольных жетонов с изображением цветов, видимо, от какой–то игры. Вообще–то у него все это было, но доказательства украли. Неужели вы в самом деле ничего не слышали?
— В самом деле, — саркастично отозвался капитан Уйсин.
Можно подумать, что это событие, которое занимало умы всех, кого только знала Ингрей, и долго мелькало в новостях системы Хвай, казалось ему смехотворным.
— Понимаю, наши внутренние дела. Палад выросло в доме Этьята Будракима, и его поставили руководить ларием, где хранилось все, что осталось от гарседдиан.
Многие спорили о том, как такое вообще могло произойти. Выдающиеся граждане проявляли удивительную щедрость, воспитывая приемных детей, взятых из менее благополучных семей или даже из общественных приютов, но как же глупо, что Этьят Будраким так безоговорочно доверился Палад. Все же понимали, что только родные дети, признанные наследники, будут близкими и верными друзьями своих родителей. Ингрей, сама приемный ребенок из приюта, невольно ежилась, думая об этом.
— Никто не мог этого сделать, кроме Палад.
— И его навсегда заточили в тюрьме, из которой нельзя убежать, под названием «Милосердное устранение»? И теперь его считают мертвым?
Капитан убрал руку с контейнера, но, заметив, что он снова начинает двигаться, несмотря на то что Ингрей старалась удержать его с другого конца, вернул ее на место.
— Оно предало своего приемного отца! Был огромный скандал. Оно не раскаялось в преступлении, хорошо продуманном и совершенном с особым цинизмом. Каким–то образом Палад сделало копии вещей и положило их в ларий вместо настоящих. Пролокутор Будраким показывал их людям, думая, что это оригиналы, и долгое время никто не подозревал, что там подделки. Приемный ребенок Палад при этом спокойно стояло рядом, словно ничего не случилось. — Потом, когда приговор приводили в исполнение, спокойствием и не пахло. — Копии были почти совершенными.
Капитан задумался и спросил:
— А вам–то это зачем?
— Оригиналы так и не нашли, — ответила Ингрей. — Палад не объяснило, что с ними случилось. Оно настаивало, что вообще ничего не крало и не делало ничего плохого. Но наверняка виновато Палад. А кто еще? Поэтому оно должно знать, где находятся раритеты.
— А! — Капитан Уйсин расслабился и прислонился к воздушному шлюзу, скрестив руки на груди. — Вы надеетесь, что Палад Будраким приведет вас к оригиналам и у вас получится их продать? Или хранить у себя в качестве залога? А может, героически вернуть хозяину?
Ей бы подошла любая из трех перечисленных целей. Но больше всего ей хотелось привезти их Нетано.
— Моя мать — окружной представитель Третьей ассамблеи. Она хочет стать Третьим пролокутором. Уже пробовала на минувших выборах, но в самом конце голоса ушли к Будракиму.
Нетано никогда не относилась к Этьяту Будракиму по–дружески, эту вражду нельзя было объяснить даже разными политическими взглядами. В конце концов, многие представители Ассамблеи вполне мирно уживались друг с другом, несмотря на разногласия по поводу тарифов или ограничений на рыбную ловлю.
— Я одна из трех…
Уже не трех. Ваор ушло из семьи в прошлом году. Оно само так захотело, Нетано его не выгоняла, но как же оно горько плакало, пока собирало свои вещи и стояло у дверей. И с тех пор ни разу не отвечало на ее сообщения.
— Одна из двух приемных детей моей матери. Кто–то из нас со временем займет ее место.
— То есть таким образом вы хотите выделиться в глазах вашей матери? — догадался капитан Уйсин.
— Я не ждала, что Палад привезут в таком виде! — Она больше не могла противиться желанию и сжала шелковые юбки в кулаке. — Я обратилась к посредникам и сделала щедрое предложение тому, кто смог бы вытащить Палад Будраким из «Милосердного устранения».
Честно говоря, она даже не ожидала, что кто–то откликнется на ее предложение. План с самого начала был довольно отчаянный.
— Здесь, на Тире, разрешено почти все, но рабство и торговля людьми входят в число запретов, — заметил капитан Уйсин. — Во всяком случае, с правовой точки зрения. Конечно, именно поэтому они доставили его в упакованном виде. Таким образом они смогут отрицать, что участвовали
