– Закрой глаза, – голос у командора оказался спокойным и уставшим, чуть дребезжащим и старым, – закрой глаза, юноша.
Марк закрыл. Напрягся, ожидая самого последнего в своей жизни чего-то. Чем-то оказалась ткань, накрывшая лицо и, судя по запаху, бывшая ничем другим, как мешком из-под сахара. Мешком, изрядно помеченным кошками и отдающим пылью и мышиным пометом.
– Успокойтесь! – Голос командора изменился, прокатившись раскатом, не сулящим доброго, над толпой. – Это дело Церкви. Расходитесь, дьявольское отродье не причинит вам вреда! Расходитесь!
Его подняло в воздух. Ручищи Младших братьев казались стальными. Марка покачивало в воздухе, он болтал ногами, пытаясь дотянуться до земли. Когда на запястьях со звонким щелчком сомкнулись браслеты, он даже удивился. Зачем? Неужели не хватит сил у вот этих самых, несущих его, как маленького ребенка?
Браслеты из стали с покрытием из серебра. Он видел такие, когда забирали безумного шляпника О’Коннелла. Толстые, с черными внутри краями, покрытые неразборчивой вязью письма Господа, удерживающего сынов дьявольских. И вот теперь они на его, Марка Ковальски, запястьях.
Не стоило врать себе. Тогда, в патио деда, так и не вернувшегося за внуком, сгинувшего в жаркой долине у гор, он в первый раз «полыхнул». Сжавшись в комок на козырьке, ждал своей очереди, ждал тварей, рыскающих по патио. Но когда над черепицей поднялась крохотная фигурка, украшенная отпечатком кровавой ладони, когда с мерзким шорохом качнулись скальпы…
Огонь очищает. Огонь делает многие проблемы бывшими. Тогда Марк не думал об этом, испугавшись еще больше. Огонь заполнил все вокруг, поглотил даже его. Но когда он пришел в себя, одурев от запаха дымящейся плоти, в патио никого не оказалось. Только трупы, чадящие факелами. От крохотули с ее молниями и огромной страшной рогатой скотины остался только пепел. Вот так Марк открыл в себе многое и сразу: свое сиротство, свою силу, свою беззащитность от мира и свое пустое будущее.
И заодно похоронил родителей не по христианским обычаям. Марку очень хотелось верить, что их души так даже быстрее оказались в Эдеме. Ну, или на тверди небесной.
А, да… Дед Ян не вернулся. А дед Боб погиб раньше. Только Марк об этом тогда не знал.
В фургон его передали так же по воздуху. Приподняли, ухватили и перенесли. Усадили во что-то, холодящее металлом. Тут ему притянули и ноги. Марк замер, напрягся. Пол фургона тяжело гудел, прогибаясь под поднимающимися в него Младшими братьями. Люк мягко зашипел, закрываясь. Двигателя Марк практически не услышал, так мягко тот заработал. По вибрирующему полу под босыми ступнями понял, что поехали.
Он сидел, ничего не видя, ловил ушами любой звук, старался тихо втягивать воздух разбитым носом. И только после нескольких минут пути, когда стало ясно, что никто не убьет его прямо сейчас, подметил странности.
Пахло маслом, железом, сухостью, его мокрыми брюками, немытыми ногами, чем угодно, но не сидящими рядом с ним Младшими братьями Новой Церкви. Они не пахли ничем. Ни запаха пота, ни запаха табака. И он не слышал их дыхания. Просто не слышал. И вот тогда ему вновь стало страшно.
Он дрожал все время, проведенное в дороге. Младшие братья сидели молча, не перебрасываясь ни словом, не рассказав ни одной шутки, ничего. Командора Марк тоже не слышал. Фургон просто ехал, чуть трясясь. Если он все понял правильно, дорога вела в горы, в командорию Церкви. Когда Марк заснул, и заснул ли он сам по себе, он не знал. Просто провалился в сон, с головой окунувшись в спасительную темноту без страха и странных молчунов вокруг.
– Просыпайся.
Марк охнул, ощутив собственное тело. Холод, пробравший до самых костей, ледяная каменная плита, боль во всех суставах. Голос пришел снова.
– Вставай.
Марк приоткрыл один глаз. Второй заплыл полностью. Покосился на мягкий свет газолиновой лампы, ровно освещавшей его тюрьму. Лампу держал инквизитор. Без маски и не в сером. Женщина, не молодая, с волосами по плечи, в чем-то светлом и длинном.
– Встань.
В ее голосе прогрохотал металл. Марк шевельнулся, садясь. Одежды ему не оставили, пол казался не просто ледяным, он и был таким, покрытым в некоторых местах тонкой корочкой льда. Женщина шевельнулась. Рукав с длинными, по локоть, манжетами, дрогнул. Следом дрогнул воздух рядом с Марком. Бич, фута два с половиной, не больше, из кожи с хребта бизона, звонко хлестнул его по спине. Чавкнули кожа и мясо, боль пронзила белой вспышкой. Марк не заметил, как оказался в коридоре. Прижался к стенке из белого камня, озираясь и еще щурясь после тьмы ледяного мешка.
Факелы светили ровно, чуть потрескивая. Деревянные, с толстой паклей, пропитанной смолой. Коридор, весь в серых прямоугольниках дверей, усеянных заклепками, уходил в темноту в обе стороны. Кроме женщины и ее бича, никого больше Марк не заметил. Дверь лязгнула, сама собой щелкнув замком. Он покосился на нее и решил не искушать судьбу.
Марк, вымахавший до пяти футов и восьми дюймов, мог бы посмотреть на нее сильно свысока. Но почему-то понял, что, если даже смотреть в ее глаза снизу вверх, она окажется выше.
Волосы отливали серебром седины. Таким же чистым, как острые клепки-шипы, идущие от щитка наладонника до налокотника, прикрытого рукавом. Кожаный нагрудник, высокий, полностью закрывающий горло, переливался тусклой вязью густого серебряного узора. Широкий пояс, охватывающий крепкую талию коренастой бывшей девчонки с ранчо, мерцал шишечками светлого металла от круглой большой пряжки и дальше в обе стороны. Сколько стоила эта красота, Марк не мог и представить. И что-то подсказывало, что это не от щедрости Курии церкви и святых отцов-кардиналов.
И выпуклое металлическое забрало, блестевшее на месте глаз черными бриллиантами линз. Марк рассмотрел даже побелевшую плоть по его краям, там, где прибор вживляли. Волосы теперь казались не просто серебряными. Они были белее снега.
– Иди вперед.
Бич ткнул в левую сторону. Марк совершенно не удивился блеску граненого набалдашника на нем. И двинул, куда сказали.
Коридор, отполированный тысячами ног, казался лишь немного теплее камеры. Женщину он практически не слышал. Слышал других. За многими дверями сидели постояльцы. Кто-то бубнил странную скороговорку. Кто-то выл. Кто-то упорно и равномерно бил чем-то по металлу изнутри. Может быть, копытом, или, скорее всего, головой.
Командория Святого Арайи, он знал, что попал именно в нее. Проклятое место для бедолаг, упакованных братьями в сером. Как он сам. Из командории не возвращались. В командорию забирали только детей Дьявола, только по-настоящему вкусивших зла, плоти или колдовства. Изредка из-за ворот спускался длинный автобус и несколько бронемашин. На
