– Дарсата хотела ему помочь выбраться из лаза, – рассказывала Лиза, – он зацепился драными штанами за обломок бревна. Волоха стал брыкаться, а потом вывалился наружу, бросился бежать.
«Синий огонь» – понятно, на что нарвался дурачок.
– Вианаавата, – сказала осарта с сожалением.
– Не страшно. Потрясет и отпустит, – успокоил ее Макар.
– Но ты мне рассказывал, что «синий огонь» вынимает из человека кости, – напомнила Лиза.
– Книжная болтовня, – поморщился Зотов. – Меня уже дважды колбасило, и кости в порядке.
Волоху действительно перестало трепать. Он лежал на спине, хлопая глазами, словно увидел стоящих над ним людей впервые.
– Ты как, Володька? – Зотов протянул ему руку, помог подняться.
Дурень угрюмо молчал, ссутулившись, отошел к стене, чтобы отдышаться.
Дарсата коснулась руки курганника, тихо произнесла:
– Астарожнбста.
– Осторожность нам не помешает, – согласился он.
– Нетб. – Женщина мотнула головой. – Астарожнбста са нима. – Она указала на Волоху.
Ох, что-то здесь не так! Что могло произойти между жрицей далекого мира, почти забытого племени и деревенским дурнем?
Курганник промолчал. Взяв Лизу за руку, он не спеша двинулся к выходу из дромоса, стараясь избегать танцующих языков «синего огня».
Восток полыхал голубым, подсвеченным золотой полосой у самого горизонта. Утренняя звезда трепетала чудным бриллиантом, небо, разделенное надвое голубым и темно-синим цветом, шатром стояло над головой до самого запада. Под золотом неровной тенью вырисовывались кроны орехов и тополей над крышами Гострой Могилы. Где-то в траве проснулась пичуга. Борясь с утренней прохладой, принялась за свою затейливую песенку: «Тресь-тресь! Чик-тр-р-ресь!» Маленькая мухоловка сидела на сухом стебле щирицы, ухватившись за него тонюсенькими лапками, – хвостик торчком, из маленького клювика поднималось кисейное облачко пара.
– Боже, как хорошо, – прошептала Лиза, потягиваясь всем телом. Свежий воздух омыл лицо.
Туманная дымка легла на склоны кургана Рытого, постепенно опускаясь в балку, закрывая собой проход в усыпальницу.
– Па́ра, – сказала Дарсата. – Данно́ста назад.
– Спасибо тебе за Лизу, осарта Дарсата. – Макар прижал правую ладонь к груди, поклонился.
– Дана… – Жрица не успела договорить.
Вскрикнула Лиза. Зотов развернулся, вытаскивая ятаган.
– Амага!
– Амаканга!
– Стоять, курганник! – Знакомый голос был приглушен маской – личиной горгоны Медузы, принадлежавшей некогда сарматской царице. В руках кинжал – лезвие у горла Елизаветы.
– Черт, – прошипел Зотов. – Люба, не дури.
– Пошел ты… – Незнакомое слово слетело с губ.
– Амаканга! Сестра! – Дарсата шагнула вперед. Она узнала кинжал в руках царицы – достаточно крошечного пореза.
– Стой на месте, сестра! – на сарматском.
– Отпусти девушку, Амаканга. Уйдем домой.
– Уйдем, несомненно. Но сначала этот раб ответит за свое высокомерие.
– Чем он оскорбил тебя?
– Он отверг меня, Дарсата. Что может быть более оскорбительным для царицы сарматов? Ты знаешь, я убила не одного врага, и их скальпы украшали мое седло. И я воспользовалась правом выбора. Выбор пал на этого недостойного.
– Амаканга, но твой муж – Мадсак. Вспомни: я сама давала вам брачную чашу.
Люба смолкла. Макар ни слова не понял из разговора. Он видел, что слова осарты смутили дух, живущий в девушке сейчас. Кинжал у Лизиного горла чуть опустился.
– Послушай меня, Люба. – Он стал на колено и положил ятаган на землю. – Пожалуйста, послушай. Отпусти Лизу, я тебя умоляю. Отпусти, и можешь меня прикончить, если уж тебе невмоготу.
Она засмеялась.
– Видишь, Зотов, как ты слаб. – В голосе зазвучало презрение. – Стоит придавить твою проститутку, и ты готов лизать мне ноги. Я ненавижу и презираю тебя, курган-ник. Да и какой ты курганник! Курганник – гордая вольная птица, а ты – побитая шавка, вор-конокрад.
– Кто угодно, только отпусти Лизу, – согласился он, опуская повинную голову, чтобы она решила, что он раскаивается. Он опустил голову, пряча от Любы гнев, разгорающийся в душе, ярость, готовую вырваться наружу мгновенным броском на противника. Любовь не успела бы полоснуть по горлу сестры – левая рука курганника коснулась рукояти ножа, висящего на поясе. Двоедушница прикрылась сестрой, но ее правое плечо открыто, и этого достаточно…
* * *– За что?! – Макар схватился за левую руку, морщась от боли.
Даже слезу пустил от обиды.
– Халтура, – рассерженно ответил дед Федор. – Подбери нюни!
– Левой у меня не получается…
– Вранье! – Старый Федор отобрал нож и всадил его в бревно почти без замаха. – Видал?
– У меня не получается, – упрямился внук, потирая ушибленное место.
Старик огорченно вздохнул. Уже час они тренируются, и дела у Макара идут из рук вон плохо. Возраст. Вбил себе в голову, что все уже умеет, понял, что талантлив в рукопашке, и теперь ломается, как сдобный пряник.
Дед Федор ничего не сказал. Тяжело оперевшись на палку, пошел к дому. Так он ходит, когда сильно расстраивается.
Макар почувствовал вину, но извиняться не собирался. Он подошел к бревну, желая вытащить нож. Не вышло. Повалил бревно наземь и минут пять пыхтел, пытаясь извлечь клинок из дерева.
В тот день он тренировался до вечера, упорно приучая левую руку к броску…
– Отпусти ее! – заорал курганник, ударяя кулаком о землю. – Отпусти!
Сарматская речь вновь зазвучала из уст Любы. Амага-Амаканга наслаждалась унижением врага, его постыдным коленопреклонением, его бессильным гневом. Два духа смешались в одном теле, не понимая сотворенного ими.
– Ну что, козел?! – кричала Люба, надрывая связки. – Теперь будешь ходить на кладбище, дрочить на могилку милой Лизоньки!
Зотов поднял голову, оскалился волком. Его вторая натура тоже дала о себе знать. Он все же вытащил нож, сделал шаг с низкого старта. Люба испугалась – глаза Макара горели желтым светом.
Перед Амакангой поднялся яростный противник. Ей ли бояться? Кинжал просвистел в воздухе. Волчья суть курган-ника опередила бросок. Оскалившись, Зотов легко уклонился и даже не заметил, как чужой клинок оставил след на ребрах слева.
– Макар! – Лиза рванулась испуганной птицей.
– Стой! Не отпущу! – Люба вцепилась в ее горло.
Девушка захрипела, широко раскрыв рот.
– Давай же! На равных! – закричал курганник, выставляя перед собой нож с узорным булатным клинком.
Амага выкрикнула что-то по-сарматски, отталкивая от себя Лизу, шагнула навстречу.
Люба была в футболке и джинсах, на армейском поясе, видимо позаимствованном у отца, висели ножны с коротким скифским акинаком…
…Любовь удивилась, когда под крохкой материей нашла позеленевшую, потемневшую маску. Зотов рассчитывал вернуться следующей ночью, раз не осмотрел все стеллажи подвала. Люба закусила губку от предвкушения мести: вот будет разочарование для кузнеца, если он не найдет всего этого!
Она быстро сорвала гнилое покрывало с вещей – поднялось облако пыли, запах сырости усилился. Девушка чихнула. Под дерюгой лежали кинжал и небольшой меч в ножнах. Оружие было аккуратно завернуто в промасленную бумагу, которая рассыпалась от малейшего прикосновения. Еще рядом с маской она нашла кругляш размером с ладонь. Люба повертела его в руках. Синий свет подвальных огоньков отразился от чистой отшлифованной поверхности – остался не тронутый окислением маленький участочек величиной с ноготь. Лучик света уколол глаз. Люба заморгала, пытаясь избавиться от темного пятна, мешающего видеть в сумраке подвала. Возможно, от этого она почувствовала головокружение и на мгновение потеряла сознание. Но не упала…
Амаканга замерла.
