– Мила, ты уже домой? – обратилась к ней ее подруга, преподававшая в их школе словесность.
– Да, Машенька, мне уже пора.
– Ты совсем переменилась в последнее время, что-то случилось?
– Ну что ты, – поспешила та ее успокоить, – все очень хорошо. Просто дел много дома.
– Нет, ты говоришь неправду, – строго и немного печально заявила ее собеседница, – тебя будто подменили после того вечера. Ты стала нас избегать, иначе одеваться. Может, у тебя появился ухажер?
Услышав это, Людмила Сергеевна замялась. Ей было неудобно рассказывать, чем закончился тот злополучный вечер, но после него она действительно не бывала у своих подруг.
– Ну, если только ненадолго, – нерешительно сказала она.
– Ну конечно ненадолго! – сразу обрадовалась ее собеседница. – Давай скорее пойдем, у нас сегодня собираются все наши. Они давно справлялись о тебе, особенно сама знаешь кто.
О подругах Людмилы Сергеевны стоит рассказать особо. Как и наша героиня, они закончили Бестужевские курсы и зарабатывали себе на жизнь тем, что учительствовали. Первой была уже знакомая нам Мария, фамилия которой была Лещинская. Невысокая брюнетка с довольно симпатичным лицом, которое немного портили очки, придававшие своей обладательнице вид строгий и неприступный. Несмотря на польскую фамилию, родом она была из Иркутска, впрочем, в тех местах подобное не редкость. Вторую звали Ольга Литвяк, и числилась она учительницей географии. Родом она была из Москвы, откуда ее, впрочем, выслали за неблагонадежность. Довольно рослая и при этом болезненно худощавая барышня, еще учась, обратила на себя внимание полиции своей неуемной жаждой к искоренению несправедливости. К сожалению, в окружающей нас жизни много всего такого, что можно назвать несправедливостью, так что жажда эта со временем не только не прошла, но даже усилилась, что не раз вовлекало молодую учительницу в неприятности.
Поскольку жалованье учителей земских школ совершенно не велико, жили девушки вместе, снимая квартиру в Старом городе. Две одинокие барышни в таком переполненном мужчинами месте, как Порт-Артур, не могли не вызвать к себе определенного интереса. К тому же среди представителей сильного пола было немалое количество людей, абсолютно уверенных, что среди выпускниц бестужевских курсов царит необыкновенная легкость нравов. Подобные слухи, разумеется, только подогревали мужской интерес, и многие пытались завести с девушками знакомство. Однако жаждавших свободной любви господ неизменно ждало жестокое разочарование. Какая любовь? Общественный прогресс, борьба с несправедливым устройством мира, народным невежеством и изжившими себя обычаями – вот что занимало умы учительниц, положивших свою молодость и красоту на алтарь народного просвещения! Со временем вокруг них сформировался кружок людей, не чуждых прогрессу и любящих об этом прогрессе поговорить. Надо сказать, что прежде Людмила Сергеевна была активной участницей этих собраний, но в последнее время немного отошла от них.
Немного досадуя, что согласилась прийти, Мила переступила порог знакомого дома. В большой комнате, игравшей роль гостиной, было изрядно накурено. Появление давно не бывавшей участницы было встречено весьма благосклонно.
– Что-то вы нас совсем забыли, – громко заявил сидящий во главе стола прапорщик Зданкевич, едва заметив входящих, – я уж было думал, что вы уехали. Не желаете ли с морозу красненького?
– Если можно, чаю, – улыбнувшись, ответила Людмила Сергеевна.
– Как скажете, мадемуазель, – склонился тот в ответ.
Прапорщик, немного кичившийся своим польским происхождением, был человеком веселым и галантным. В их компании он числился ухажером Маши Лещинской, но настоящей его страстью была свобода Польши… и красное вино. О первом он любил поговорить, запивая разговор вторым. Впрочем, на сей раз главным оратором был телеграфист Максим Городецкий. Высокий молодой человек с несколько длинными волосами и интересной бледностью, он любил изображать из себя человека, видавшего виды и разочарованного жизнью. Он пытался ухаживать за Милой и даже как-то бывал у Егоровых по четвергам, но Капитолина Сергеевна довольно быстро пресекла поползновения недоучившегося студента.
– Увы, друзья, – вел он речь перед собравшимися, – прошедшие события совершенно четко показали всю нелепость российских порядков.
– О чем вы, дружище, – прервал его Зданкевич, разливая вино по стаканам, – дело в том, что нелепых порядков в России так много, что я просто теряюсь…
– Посудите сами, господа, – отвечал тот, – перед самой войной в Артур прибыл представитель нашей вырождающейся династии! И что же, прошло всего две недели после нападения японцев, и он уже получил два ордена и следующий чин! В связи с какими заслугами, я вас спрашиваю? Уж не за то ли, что он терроризирует весь город своим браунингом, вместо того чтобы воевать с японцами! А последнее известие, ему дали под командование крейсер, затерев более достойных офицеров, а он, нет бы выйти в море, устроил нападение на склады КВЖД. Ну, каково!
– Да уж, – пробурчал прапорщик, – кому-то чины и ордена, а кому-то лямка…
– Вы знаете, господа, – продолжал воодушевленный Подгородецкий, – а он ведь приходил к нам на почтамт.
– Кто он?
– Да великий князь! Тоже знаете, грозил браунингом…
Мила, отставив в сторону чашку, слушала своего бывшего поклонника со странным чувством. Раньше его язвительные нападки на существующие в России порядки казались ей очень смелыми и правильными, но теперь они не доставляли ей ни малейшего удовольствия.
– Простите меня, Людмила Сергеевна, что не слишком хорошо выскажусь о вашем родственнике, но он вел себя в присутствии этого великосветского хама совершенно недостойно. Впрочем, это неудивительно. Люди наши боятся власти, а их высочество пришел к нам в сопровождении жандарма. Но это все же не повод так лебезить перед сатрапами! Мне стоило немало труда противостоять их произволу, но…
– Вы лжете!
– Что, простите? – оратор удивленно посмотрел на прервавшую его девушку.
– Вы лжете, – твердо повторила она, – мне хорошо известны события, о которых вы рассказываете. К тому же именно Ефим Иванович принял вас на службу, и вам, Максим, должно быть стыдно так о нем говорить!
– Людмила Сергеевна, лишь мое безусловное уважение к вам мешает мне… неужели вы думаете, что ваш зять рассказал бы вам, как все было на самом деле, рискуя выставить себя в невыгодном свете?
– Максим, а помните тот вечер, когда у наместника был бал? – вдруг неожиданно спросила она его.
– Э… о чем вы? – смешался телеграфист.
– Вы же пошли меня тогда провожать? – продолжала Мила, пристально смотря на него. – Я сразу не вспомнила, а теперь помню совершенно отчетливо, это были вы!
– Не понимаю!
– Вы подлец, Максим! – взволнованно сказала девушка и, неожиданно поднявшись, отвесила своему бывшему ухажёру оплеуху.
– Вах, маладец! – неожиданно громко прозвучало от двери.
Все присутствующие удивленно обернулись к говорившему и увидели стоящего в проходе князя Микеладзе. Весело глядя на смутившихся хозяев, жандарм шагнул внутрь комнаты, давая войти следом своим подчиненным.
– Барышня,
