— Это одновременно оскорбительно и лестно.
Она крутила в пальцах последний оставшийся от букета василек, а потом вставила его в волосы. Кеннет протянул руку, но так и не коснулся ее.
— Стей, я женюсь, — проговорил он, внимательно глядя ей в глаза.
— Сочувствую твоей жене, — ответствовала Наташа, никак не проявив недовольства.
— Ты не возражаешь?
— А должна?
Кен не нашел, что на это сказать.
— Скоро? — спросила его Стей.
— Зимой-весной.
— Не по залету, надеюсь?
— Нет.
Его аж передернуло от такой версии.
— И то хорошо. Норвежка?
— Да.
— Хорошенькая?
— Очень.
— Зачем?
— Так нужно.
— Кому?
Артур долго думал, но все же… соврал.
— Мне.
— Что ж. Поздравляю.
Он поморщился. Наташа села, потянулась к платью и бросила, словно между прочим:
— Времени уже много. Тебе пора.
— Не терпится избавиться от меня?
— Угадал, — подмигнула Старшая.
Она оделась и вышла из хижины. Обняв себя руками за плечи, Наташа смотрела на лес, изо всех сил стараясь впитать и запомнить запах украденного счастья, чувство истомы в залюбленном до слабости теле и игнорировать едкую горечь, которая жгла ее сердце. И словно сам собой рождался мотив. Она тихо мурлыкала его себе под нос, когда появился Кен и обнял ее сзади.
— Что это за песня? Твоя?
— Да.
— Я не слышал.
— Я не пела.
— Спой сейчас.
И в мотив стали вплетаться слова:
— Я в лесах наберу слова,
Я огонь напою вином.
Под серпом как волна — трава,
Я разбавлю надежду сном.
Тебя творить -
три года не говорить.
— А дальше? — спросил Кен, когда она замолчала.
Наташа пожала плечами и сказала:
— Иди.
Она услышала за спиной тяжелый вдох.
— Не любишь ты со мной прощаться, Стей.
— Не умею. Иди, Кеннет.
Он ушел, не оборачиваясь. А Стейна провожала его спину глазами, напевая:
— Сердце сварено в молоке,
Лист крапивы — в глазах костер.
Лунный свет на твоей руке,
На рубашке — красный узор.
На рубашке — красный петух,
А и мне ли жалеть огня?
Как захватит от дыма дух,
Как светло улыбнется князь!
Тебя ворожить -
Босой по углям ходить.
Тебя целовать -
Под пеплом звезды считать*.
* Мельница — Огонь.
6 часть
И что за интерес мне повторять слова,
Что вы давно желаете услышать?
Меня смущает бес, идея не нова,
Тот бес в груди моей живёт и дышит.
— Поздравляю тебя, Кини, ты балбес, — Нори шлепнула себя ладонью по лбу. — Как можно быть таким идиотом? Честное слово. А ведь вроде умный мужик. Адвокат, юрист, сто языков и законодательств знаешь. Боже, у меня слов нет.
— Воу, женщина, не увлекайся, — одернул ее Артур.
Но куда там. Нори несло.
— Ты что, не врубаешься, вы вроде как обменялись клятвами с Наташей в то утро. И, едва отдав себя женщине, ты тут же сообщаешь ей, что женишься. На другой. Капец!
— Это разные вещи.
— Ну разумеется. Если бы ты мне такое вывез, я бы ушла в уголок плакать. А Стей! Черт, эта песня… у меня от нее мороз по коже, хотя она об огне. Знаешь, Артур, никакой ты не огонь, а чертова бенгальская свечка — пшик.
— Нори, — рявкнул Артур, — хватит.
Он сжал кулаки.
— Нет, не хватит, мой сладкий мальчик. Ты сам все испортил. Даже у такой дамы, как Стейна, есть принципы и святые места, а ты притащил туда свою норвежскую шлюху. Просто… просто, чтобы трахнуть. Это отвратительно.
Артур отошел от стола и снова уставился в окно. Он не желал оправдываться, но и слушать обвинения Нори было неприятно. Они были уместны и справедливы. Она видела ситуацию так же, как и Наташа. И ведь так оно и выглядело со стороны. Вроде бы в этом не было его вины, но… Но все же он был виноват. Кен знал это тогда, в хижине, когда их с Анной застала Наташа. Он знал, что сам вложил в ее руку этот клинок. Он привык относиться к женщинам легко и пренебрежительно, не понимая, что в этот раз он связался с той, кто не терпит разгильдяйства.
— Я не хотел этого, Нор, — прохрипел Артур. — Видит бог, я не хотел. Я проклят, наверное.
— Причем тут бог и проклятия, Кини? Просто ты привык, что тебе все сходит с рук. Эрик вечно тебя отмазывал, Ольга сквозь пальцы смотрела на блядки, да и сама Стейна могла бы ради приличия приревновать ко мне в тот день. Но — нет. Ты всегда выходил сухим из воды, поэтому подумал, что и в этот раз прокатит. Ведь так?
— Так, — кивнул Савицкий.
Он зажмурился, вспоминая злополучный день, когда все пошло не так. Когда он разрывался на части от возбуждения, любви и страха. Когда Артур Кеннет Савицкий впервые понял, что исполнение самых низменных мечтаний не приносит удовлетворения, а лишь тьму проблем.
— Нори, я… — начал он, но осекся.
Смелость оставила Артура, рука потянулась к сигаретам. Он мог рассказать это Эрику в двух словах, не распинаясь, как принято у мужчин. Но вот озвучить Нори — значит описать все в деталях и подробностях, которые она будет вытягивать из него красноречивым молчанием или лаконичными вопросами.
И Артур понятия не имел, как она воспримет это. Подобное предложение от Наташи едва не заставило девушку блевануть. Он помнил ее позеленевшее лицо и сверкающие пятки и сейчас уж точно не хотел, чтобы Нори убежала. Сегодня он нуждался в ней, очень сильно.
Девушка встала с
