– Жди, сейчас буду!
Автоматически натянув мундир, офицер запутался в брюках. Усилием воли взял себя в руки, стряхнул остатки сонного оцепенения, отыскал флягу и хлебнул воды. Как выяснилось, спал он без сапог, но в мундире и брюках. Алекс натянул сапоги и поднялся на ноги. Нацепив саблю и портупею с тяжеленной кобурой «гранда», лейтенант водрузил на голову фуражку и, отодвинув задвижку, толкнул дверь.
За дверью стоял солдат в серой шинели, у ноги винтовка с примкнутым штыком, значит, при исполнении.
– Где труп?
– Какой труп, господин лейтенант?
– Ты же сам сказал, что убитого нашли!
– Так точно, нашли. Только когда я за вами побежал, он еще живой был.
Ну, хоть что-то начало проясняться.
– Где он? – начал терять терпение Алекс.
– В лазарете, господин лейтенант.
Офицер решительно направился к месту расположения полковой медицины, солдат не без труда поспевал за ним.
По дороге к лазарету в голову лейтенанта начали лезть нехорошие мысли. Вряд ли раненый из солдат, а среди местных у него был только один знакомый. Алекс постепенно начал ускорять шаг. За ним, придерживая сползающую с плеча винтовку, трусил солдат.
Едва войдя в лазарет и встретив полкового эскулапа, офицер понял, что опоздал.
– Я могу на него взглянуть?
– Конечно. Пойдемте лейтенант.
Труп уже успели убрать, он лежал на полу в какой-то крохотной каморке с узким окошком, приспособленной под морг. Шохада Алекс узнал не сразу. И дело было не только в недостатке света и в том, что смерть меняет облик людей.
– Что с ним?
– Его били, – пояснил врач, – точнее, пытали. И тот, кто это сделал, явно знал, как это делается. Потом его ударили ножом в печень и бросили умирать, но он прожил дольше, чем они рассчитывали. Утром похолодало, он и пришел в себя. Выполз на дорогу, буквально под ноги нашему патрулю. Наши хотели его дострелить, чтобы не мучился, но он назвал ваше имя. Вот его сюда и принесли. И верблюд караванщика куда-то пропал.
Лейтенант отодвинул отворот заляпанного грязью и кровью халата, потом поднялся на ноги, шагнул к двери и высунул голову в коридор.
– Эй, рядовой! Ко мне, бегом!
– Я здесь, господин лейтенант!
– Быстро в казарму первой роты. Поднимешь унтер-офицеров Фелонова и Ивасова, затем с ними сюда.
– Слушаюсь, господин лейтенант!
– Да, пусть оружие возьмут.
Спасти караванщика уже нельзя, но можно отомстить.
– Доктор, он что-нибудь еще успел сказать?
– Да, все время повторял: «Им нужен солнечный свет». И еще что-то по-своему.
– Солнечный свет?
– Солнечный свет, – подтвердил врач, – и на бред это было не похоже.
Знать бы еще, что это означает. Ладно, потом. Для начала Алекс решил осмотреть место, где нашли Шохада, и поискать, где его пытали.
– Что с ним дальше делать, лейтенант? Надо бы его родственникам сообщить.
– Нет у него родственников. Да если бы и были… Не возражаете, если он некоторое время полежит тут, хотя бы до обеда.
– Пусть лежит, – пожал плечами эскулап, – но я бы на вашем месте не затягивал, днем в этой каморке жуткая духота.
Попрощавшись с доктором, офицер вышел наружу, глотнул утреннего воздуха. Местное строение уже начало пропитываться ничем неистребимыми запахами руоссийского полкового лазарета. А вот и господа унтер-офицеры спешат. Фелонов даже тесак нацепил.
По счастью, оба унтера похмельем не маялись, а потому соображали быстро. Разъяснив подчиненным ситуацию, лейтенант пресек попытку унтеров посмотреть на Шохада.
– Успеете еще попрощаться, есть более срочное дело. Рядовой, ты был в патруле, который его обнаружил?
– Так точно, господин лейтенант!
– Место показать сможешь?
– Так точно, господин лейтенант!
– Тогда веди.
Спустя четверть часа они были на месте обнаружения караванщика. Лейтенант носком сапога разгреб дорожную пыль, в которой виднелись темные комки. Унтеры «обнюхали» окружающую местность, солдатик неловко толкался около офицера, ожидая, когда все закончится и его отпустят в казарму отсыпаться.
– Ну что?
– Вот здесь его бросили под забор, отсюда он выполз на середину улицы.
– Больше никаких следов?
Фелонов отрицательно покачал головой.
– Остальное наши своими сапожищами затоптали.
Похоже, на эту улицу караванщика привезли или принесли, знать бы еще откуда. Но били и пытали его где-то неподалеку, ночью ворота в Верхний город закрыты и охраняются руоссийскими солдатами, потому его и бросили здесь. Для очистки совести вытащили хозяев ближайших домов, но объясниться с ними толком не удалось. Все только бородами качали и руки разводили – ничего не видели, ничего не слышали.
Между тем солнце успело взобраться довольно высоко и начало основательно припекать. Лейтенант стянул с головы фуражку, стер со лба пот.
– К черту! Ничего мы здесь не узнаем. Пошли обратно.
– А как же Шохад?
– Без знания языка и местных реалий мы ничего не сможем. Пошли.
Унылая процессия потянулась обратно в расположение полка. Только замыкавший ее рядовой был доволен завершением следствия по делу об убийстве караванщика Шохада.
– Ваша милость, подайте немощному старцу.
Скрипучий старческий голос вырвал Алекса из глубокой задумчивости. Лейтенант резко остановился и повернулся к шеренге грязных, вонючих нищих, примостившихся в тени стены какого-то здания. Увидев, что офицер остановился, ближайшие попрошайки дружно протянули к нему свои грязные грабли. Кто из них?
– Подайте, ваша милость…
Такой же прокопченный солнцем, как и все остальные, выцветшие старческие глаза, жидкая седая бороденка, драные лохмотья, прикрывающие набор обтянутых кожей костей. А вот форма носа, разрез глаз…
– Фелонов!
– Я, господин лейтенант!
– Возьмите этого… Я сказал взять, а не схватить!
Унтеры тут же умерили служебное рвение.
– Накормить, отмыть… – до лейтенантского носа добралась источаемая нищим вонь. – Нет, сначала отмыть, потом накормить и привести ко мне.
– Слушаюсь, господин лейтенант!
– И халат какой-нибудь найдите.
Через два часа отмытый, сытый и ошарашенный внезапной переменой в своем существовании старик предстал перед офицером.
– Как тебя зовут?
– Камал, ваша милость.
– А по-руоссийски?
– Не помню, ваша милость, я здесь с малолетства.
– Прекрати называть меня «милостью». Сколько лет ты в Гохаре?
– Да разве упомнишь, ваша ми… Почти всю жизнь.
Алекс обратил внимание, что у старика с правой стороны все зубы на месте, а слева зияет большая прореха.
– А чем ты в Гохаре занимался?
– Мальцом у городского кади, это судья местный, в доме прислуживал. Как подрос, хозяин хотел меня евнухом сделать и в гарем продать. Я, как узнал, сразу сбежал.
– Долго бегал?
– Два дня, ваша… Потом поймали.
– Били?
– Само собой, – нищий машинально коснулся левой щеки, – чуть не убили. После этого в гарем-то я уже не годен был, так кади меня баю в аул продал. Лет тридцать в поле работал. Потом средний сын бая при дворе эмира большим человеком стал, в Верхнем городе дом купил. Вот меня туда слугой и определили. А как сил у меня совсем не осталось, так меня за ворота и выставили. С тех пор подаянием и живу. Лет пять уже, а
