Он взял ее лицо в ладони и нежно поцеловал:
– В тебе, Джулия, счастливым образом сочетаются мудрость и любовь. И это залог того, что я навеки буду пленен тобою.
Она ответила ему также поцелуем.
Дверь распахнулась, и на пороге появился Актаму, который уже окончательно стер пыльцу со своего лица. Он вопросительно взглянул на них.
– Пойдемте, – сказал он, – нам пора ехать.
39
КорнуоллЧто должен был почувствовать Сакнос, когда очнулся у спокойно потрескивавшего огня камина под убаюкивающий шум моря, пенящегося за стенами просторного зала? Переполняло ли его чувство облегчения, что каким-то образом судьба спасла его от этих псов?
Этого Рамзес не знал.
Когда Сакнос увидел царицу, сидевшую всего в нескольких шагах от него на таком же стуле с высокой спинкой, на каком еще недавно восседал и он сам, он застыл словно статуя. Рамзес, при всем своем любопытстве и желании выведать планы Сакноса, так и не смог определить, что за мысли роились у того в голове.
Бектатен и Сакнос молча смотрели друг на друга.
Был ли Сакнос вновь сражен красотой этой величавой темнокожей женщины с веером рассыпавшихся по ее плечам длинных тонких косичек, украшенных вплетенными в них драгоценными безделушками? На ней сейчас не было ее золотистого тюрбана, который она носила когда-то; она была одета в длинное облегающее красное платье, представлявшее ее стройную фигуру в самом выгодном свете.
Или Сакнос просто еще не вполне пришел в себя? Может быть, его молчание объясняется продолжающимся действием наркотического средства? Рамзес был уверен, что Сакносу давали еще какое-то зелье, еще одно из бесконечного запаса всевозможных снадобий царицы. Посвятят ли Рамзеса когда-нибудь в тайну того, сколько всего лекарств и ядов имеется у Бектатен?
Сразу после их приезда Актаму и Энамон отнесли тело Сакноса, не проявлявшего признаков жизни, в комнату, служившую арсеналом, а через несколько минут перенесли оттуда в главный зал, безвольного, напоминавшего громадную тряпичную куклу. Возможно, в эти минуты ему дали что-то такое, что должно было ускорить его пробуждение.
Сакнос энергично замотал головой. Похоже, он только сейчас осознал, что в комнате есть кто-то еще, кроме Бектатен, и с любопытством взглянул на Рамзеса и Джулию, стоявших у окна на фоне усыпанного звездами ночного неба.
Затем взгляд его скользнул ниже и остановился на кинжалах, которые они держали в своих руках.
«Интересно, что чувствует бессмертный, ненадолго оказавшись в бессознательном состоянии? – подумал Рамзес. – Может быть, он видит какие-то сны – впервые за много столетий?»
У него было множество вопросов к Сакносу, но задать их он не мог, поскольку не он вершил тут суд. Сейчас они с Джулией были на этом процессе лишь свидетелями. Свидетелями и одновременно стражниками.
Наконец Сакнос заговорил:
– Будет ли мне позволено снова называть вас моей царицей?
Прежде чем ответить, Бектатен долго молчала.
Только сейчас Рамзес обратил внимание на дорогие кольца у нее на пальцах и на расшитый драгоценными камнями пояс, стягивавший ее тонкую талию, выгодно подчеркивая линию ее бедер. Уж не для Сакноса ли она сейчас надела все это? И решила отказаться от нарядов, которые могли скрывать достоинства ее безупречной фигуры?
Потому что на Рамзеса одежда и фигура Бектатен определенно произвели неизгладимое впечатление, и ему пришлось напрячь всю свою силу воли, чтобы скрыть это. Скрыть, как учащенно забилось его сердце при виде этого царственного черного лица в обрамлении длинных кос с вплетениями из золота и жемчуга, а также при виде идеальной формы груди царицы.
Наконец она нарушила молчание.
– Помнишь Иерихон? – спросила она.
– В моей памяти жив каждый момент, проведенный в вашем обществе.
– Но было немало и таких моментов, когда ты не догадывался о моем присутствии, – заметила она.
– Тогда расскажите мне о таких моментах, моя царица.
– Например, в твоей лаборатории в Вавилоне. В этом логове команды твоих многочисленных алхимиков. Я ведь нашла подпольный цех твоей лаборатории.
– Так вы были там? Следили за мной?
– Верно.
– И если бы я достиг успеха, вы использовали бы против меня свой яд, как сделали это сегодня?
– Я не использовала свой яд против тебя. Я использовала его против «фрагментов» – этих твоих прихвостней-бандитов, недостойных бессмертия. Я использовала его, чтобы сорвать твои планы похищения и пыток Джулии Стратфорд.
«Просто поразительно, как спокойно и мягко эти двое обсуждают подобные вещи, – думал Рамзес. – Беседуют себе, как прежде, будто и не было никаких этих тысячелетий. Неужели именно их многовековой возраст допускает такую удивительную смесь почти дружеских нот и сдержанности в диалоге?»
Бектатен принялась расхаживать из стороны в сторону перед своим пленником, поблескивая в свете камина идеальными косами цвета воронова крыла, и Рамзес уловил исходящий от нее легкий аромат духов.
Ее голова была украшена золотым венцом; это напомнило ему его собственное древнее царство и прекрасных женщин из его гарема. Он отвел взгляд и постарался прогнать эти мысли из своего сознания, однако, вопреки всему, Бектатен с еще большей силой продолжала возбуждать его воображение. Да и как мог бессмертный мужчина не предаться фантазиям об объятиях с этой бессмертной красавицей? И как было гордому фараону не сопротивляться таким мыслям?
– Вы убили моих детей, – тихо сказал Сакнос.
– Сейчас ты говоришь о них с любовью, а когда странствовал вместе со своими «фрагментами» в Иерихоне, то отзывался о них с отвращением. Они были твоими наемниками, только и всего. Ты тогда отвел меня в сторону, чтобы они не слышали, что эликсир, который ты дал им, был несовершенен. Ты и от этих своих детей держал это в секрете?
– Они знали о вашем яде.
– Да, когда я появилась перед ними сегодня, я заметила ужас в их глазах. А еще ты сказал им, что я сплю. И что поэтому меня бояться нечего.
– Откуда вам это известно? – спросил он.
– Мой сад хранит много тайн. Именно так я и поддерживаю свое правление, несмотря на то что у меня осталось всего несколько подданных.
Сакнос снова посмотрел на Рамзеса и Джулию:
– Похоже, что теперь подданных у вас стало больше.
– Для человека, вроде тебя, которым движет только корысть, дружба мало что значит.
– А царицы, не отягощенные бременем настоящих забот, всегда будут считать, что люди служат им не из страха, а потому что любят их.
– Так ты боялся меня, Сакнос? Именно это чувство руководило моим первым министром, прежде чем он предал меня?
– Я боялся, что вы предадите свой народ. И оказался прав.
– С чего это ты вдруг заговорил о народе? Когда тебя волновал народ? Может быть, тогда, когда ты захватил мой дворец, украл эликсир из потайной комнаты и дал его царским стражникам? Так ты, оказывается, о народе переживал, когда рвался к вечной власти, пытаясь обеспечить бессмертием только себя и свою стражу…
– Ах, Бектатен. В который раз мы снова возвращаемся к вашему величайшему заблуждению.
– И, по-твоему, в чем
