– Мы чувствуем амулет, когда оказываемся вблизи. Это что-то вроде притяжения, так железо тянет к магниту. Но пока он остается на тебе, он будет защищать тебя от нас, однако если ты находишься близко от него и в то же время не касаешься его… тогда мы знаем, где тебя можно найти, и у тебя больше нет защиты. Так можно украсть сознание целиком. Поэтому я не хотел, чтобы ты его снимала.
– Но почему Кэтрин просто не набросилась на меня сразу, едва я сняла его?
– Если человек согласен и отдает воспоминания добровольно, взять их становится легче и можно забрать их целиком.
– А что происходит с этими людьми, с жертвами? – в ужасе спросила я.
– У них не остается ничего. Ни мыслей, ни воспоминаний. Ничего из того, что делает их ими. Удар по мозгу ужасен. – Он посмотрел прямо мне в лицо. – Думаю, они умирают.
– Почему ты не рассказал мне всего этого раньше, когда впервые узнал об этом? – Говоря это, я старалась сделать так, чтобы в моем голосе не прозвучали нотки гнева, но это не вполне мне удалось.
Кэллум виновато потупил глаза.
– Я вел себя как эгоист. Я думал, ты можешь слишком перепугаться и бросить амулет обратно в реку. Я знал, ты в опасности просто потому, что у тебя есть этот амулет, но я также знал, что это единственный доступный мне способ быть с тобой. Я думал, что смогу защитить тебя, смогу убедить не снимать его… Мне была невыносима сама мысль о том, что я потеряю тебя.
Я смотрела на его лицо, которое сейчас было полно ненависти к себе самому, и больше не могла на него сердиться.
– А тебе известно, что именно произошло с Вероникой?
– Никто этого толком не знает, – прошептал он. – Возможно, она умерла, на сей раз уже по-настоящему. Быть может, в этом и состоит наше освобождение.
– Значит, Кэтрин среди вас больше нет? Ты думаешь, она… умерла?
– Да, – ответил он, опустив глаза в пол. – Она хотела стать свободной, но я подозреваю, что было замешано и кое-что еще. – Кэллум замолчал, и я почувствовала, как он нежно погладил мое плечо. Я изо всех сил постаралась сдержать себя, хотя каждая частица моего существа жаждала принять его обратно. Он почувствовал, как я напряглась, и прикосновения тотчас оборвались.
– Кэтрин была очень сложным человеком. Ее переполняли черная зависть и ревность. Я всегда это знал. Она понимала, что было между тобой и мной, и ей было ясно, что сама она никогда не станет такой же счастливой. Она не могла этого вынести, не могла с этим смириться. – Его голос стал тих, как шепот.
– Что было между тобой и мной? – Мне необходимо знать, не осталось ли все это в прошлом.
– Она видела, как сильно я люблю тебя, видела, что счастье возможно, по крайней мере для меня. И она видела тебя, юную, свежую и прекрасную, нетронутую, незапятнанную нашим миром, свободную от тоски и унижений, связанных с необходимостью раз за разом выходить на охоту и красть чужие воспоминания одно за другим.
Он робко погладил мою руку, и я почувствовала, как от его прикосновения у меня невольно выступила гусиная кожа.
– То, что между нами было, – повторила я его слова, – было основано на лжи. Тебе не нужна я – зачем я тебе? Мы даже не живем в одном и том же измерении. Тебе были нужны только мои воспоминания.
Наконец я это сказала. Я посмотрела прямо на Кэллума, и его лицо исказила мука.
– Кто сказал тебе, что мне нужно? – спросил он.
– Разумеется, Кэтрин. – Он пристально смотрел мне в глаза и ждал. – Так она и в этом солгала? – потрясенно выговорила я. – Но как же насчет остальных девушек? Как насчет Оливии?
– Помнишь, как я рассказывал тебе, что меня часто отряжают помогать другим Зависшим собирать нектар по утрам?
Я молча кивнула.
– Ну так вот, чаще всего меня отряжают в помощь Оливии. Она молода и очень несчастна, и, если ей не помогать, она погружается в ужасное состояние. Ей приходится полагаться на мою помощь почти каждый день. Думаю, я для нее кто-то вроде старшего брата. Так или иначе, у большинства остальных, включая мою сестру, она вызывает только раздражение, и они не желают ей помогать.
– Тогда почему же ты пришел в такой ужас, когда я упомянула ее имя?
На его лице отразилось смущение.
– Это из-за Кэтрин. Тут опять замешана злоба. Она посоветовала мне ни в коем случае не рассказывать тебе об Оливии, – узнав про нее, ты начнешь ревновать и заявишь, чтобы я убирался.
– Значит, у тебя на самом деле никого нет? Нет ни одной девушки на твоей стороне? – Могу ли я действительно в это поверить?
Он вздохнул.
– Я не в силах дать тебе даже приблизительного представления о том, каков наш мир. Наши эмоции так блеклы, так вялы. Такова вся наша жизнь. Мы просто… сосуществуем друг с другом, и больше ничего. – Он печально посмотрел на меня. – Ты – единственный яркий цвет в моей абсолютно серой жизни. Каким-то образом, когда я вошел в контакт с твоими эмоциями, пробудились и мои собственные. Я не знаю, как именно это происходит, но я буду благодарен тебе весь остаток моего существования.
Я все никак не могла остановиться.
– А как насчет девушек на моей стороне? Других девушек? Как насчет них?
Отвечая, он улыбнулся:
– Я ни разу по-настоящему не посмотрел ни на одну из них. Я просто вижу цвет их эмоций, а в остальном их не замечаю. Ты же… я не могу отвести от тебя глаз. И у тебя самые прекрасные эмоции из всех, которые я когда-либо видел. Я люблю тебя больше жизни, Алекс. Никто никогда не сможет сравниться с тобой.
Затем на его лице мелькнуло странное выражение.
– Но я, конечно, пойму, если ты не чувствуешь ко мне того же, что к тебе чувствую я. Я знаю, у тебя есть Роб, и…
– Роб! – Я почти закричала в спящей палате и торопливо закашлялась, чтобы замаскировать возглас. – Ты мне уже об этом говорил. С чего ты взял, что мне дорог Роб?
На сей раз догадка осенила нас одновременно.
– Кэтрин, – сказали мы хором.
– Когда ты впервые начал подозревать, что именно она делает? – спросила я.
– После того, как ты прогнала меня и сняла амулет. Ты явно была страшно подавлена, но я никак не мог взять в толк, что же стряслось. Ты так страдала – это смотрелось ужасно: видеть это и не иметь возможности хоть что-то сделать, чтобы тебе помочь. – Его голос сделался так тих, что звучал почти как шепот. – Потом я подумал о том, что ты мне сказала, и вспомнил Оливию. Ты могла узнать об Оливии, только
