Счастье для людей

есть что-то тревожное в их иноземных стеблях и листьях. Скопления ракушек и крабовых клешней вокруг волнорезов мне напоминают о детстве.

Том вкладывает в мою ладонь ракушку, раковину гребешка идеальной формы и невероятного чудесного пурпурного цвета.

– Им двести пятьдесят миллионов лет, – сообщает Том еще один факт несомненно из своей работы по биологии. – Но, конечно, не этой ракушке.

Откуда-то прибегает собака. Уродливое, непропорциональное создание с огромной для своего тела головой, а лапы так и вовсе кажутся принадлежащими другому животному. Но она улыбается – другого слова к выражению ее морды не подберешь, – виляет своим обрубком (назвать его хвостом было бы сильным преувеличением) и бросает потрепанный теннисный мяч к ногам Тома.

– Боже. Что за кошмарное создание, – говорит он. Однако чешет ей подбородок, и заднюю лапу бедного животного от удовольствия сводит судорогой.

Том поднимает мяч и – почему у меня возникла эта ассоциация? – как лучник при Азенкуре, отклоняется назад, замирает на мгновение, а потом грязный желтый теннисный мяч взмывает ввысь. Он все еще в воздухе, когда, захлебываясь от восторга, пес с лаем бросается вслед за ним. Лапы глухо ударяются о влажный песок, уши выворачиваются наизнанку, а хвостовой отросток беспомощно крутится.

– Чтоб меня разорвало, – выкрикнул Том. – Ты только посмотри на нее!

Зрелище довольно удивительное – уродливое животное, мчащееся вдоль берега, и если бы это была лошадь, можно было бы сказать – галопом. Мяч летит над ее головой, ударяется о берег, отскакивает, собака подпрыгивает, чтобы ухватить его в воздухе, но мяч ударяется о нос животного и падает в накатившую волну.

– Вот бестолочь! – выкрикивает Том, но у него даже слезы наворачиваются от смеха.

– Чей он?

Поблизости никого нет, а пес несется к нам со своим трофеем.

Том

Она выпускает мяч у ног Джен и пошире расставляет передние лапы. Лучше сейчас мяч от нее не прятать.

– Думаю, она хочет, чтобы ты его бросила.

– Очень справедливо – играть со всеми по очереди. Это девочка? Похоже, что да.

Джен кидает мяч. Бедная собачонка уносится прочь, она, вероятно, счастливейшее создание в радиусе мили. Возможно, даже во всем Дорсете.

– Мне нравится эта собака, – говорю я Джен.

Тем временем она вернулась и теперь оставляет мяч у моих ног. На самом деле кажется, что она пытается включить в игру нас обоих, и мы смеемся над ее чувством справедливости. Воспользовавшись приемом, хорошо работавшим в молодости, когда я играл в дальней части крикетного поля, я послал обслюнявленный старый мяч высоко в сторону заходящего солнца.

– Ты бы сказала, что она пегая? – спрашиваю я, когда собака молнией бросается за ним.

– Частично. Но, кажется, разные части ее тела окрашены по-разному.

Это правда. И когда она возвращается (оставляя мяч Джен), мы пытаемся рассмотреть признаки смешанных в ней пород. Мы оба согласны, что голова от стаффордширского бультерьера, скрещенного черт знает с кем, передняя часть туловища от кого-то вроде лабрадора (но не его самого), расположение лап не свойственно ни стаффордширу, ни лабрадору, ни вообще какой-либо собаке.

Улыбающийся монстр лает. Он с нетерпением ждет возобновления игры. Джен бросает мяч, ее лицо розовеет от приложенного усилия, и на меня накатывает волна восхищения женщиной, которая готова для разнообразия поиграть даже с наиуродливейшей собакой на юге Англии. Возможно, даже во всем Северном полушарии.

Джен

Она играет с нами почти полчаса, скрупулезно относясь к смене подающего, из-за чего мы приходим к мысли, что она, должно быть, невероятно сообразительная, ей не удается ловить мяч с первой попытки, что очаровывает нас еще больше. Ее энтузиазм, энергия и незамысловатая радость заразительны, и в лучах вечернего солнца во всем этом появляется некая магия, в том, как высокий англичанин откидывается назад для броска, в том, как кошмарный пес неизменно несется за мячом вдоль линии прибоя. В какой-то момент у меня появляется мимолетное волнующее ощущение, что сейчас я живу настоящей жизнью.

Мы решаем проверить ошейник животного, возможно, там есть номер телефона или адрес хозяина, который, возможно, переживает. Но там только серебряная бирка с именем, почему-то написанным неправильно и заключенным в кавычки.

«Лакки».

Она убегает так же внезапно, как и прибежала. Подобрав мяч там, где он приземлился после одного из дальних бросков Тома, не оглядываясь, уносится в неизвестном направлении.

– Вернись! – со смехом кричу я.

– Это было так странно, – говорит Том. – Больше, чем просто странно.

– Думаешь, она была призраком? – предполагаю я.

– Определенно. Отправлена сюда из другой реальности.

– А нам не показалось?

– Мы никогда не сможем с уверенностью сказать.

– Мне нравится, когда у собаки выворачиваются уши.

– Когда я был маленьким, мы завели красного ирландского сеттера, – говорит Том. – Рэд. Невероятно оригинальное имя. Красивая собака, но она не стала бы бегать за мячом, или за палкой, или даже за белкой. В основном он делал свои дела, а потом тащил свою задницу по ковру.

– Наш тоже так делал! Наверное, они все так делают. У нас был пудель по кличке Честер. Он страдал деменцией. Оказавшись в углу комнаты, он не мог понять, как развернуться. Нам приходилось брать его и показывать, куда идти. Однажды он попытался оприходовать священника.

Нижняя часть облаков над морем приобрела розоватый оттенок.

Я говорю:

– Как думаешь, с ней все будет в порядке? С Лакки.

– Да. Уверен.

– Почему?

– Ну, у нее совершенно точно есть дом.

– И неграмотный хозяин?

– Может быть, и она служит ему мозгом.

– Мне она очень понравилась, Том.

– Похоже, ты ей тоже понравилась.

– Ты ей понравился больше, потому что можешь дальше закинуть мяч.

– Она предпочла тебя, потому что ей не нужно было так быстро бегать.

Свет стал золотисто-кремовым; на песке все еще видны отпечатки наших ног и лап Лакки, и я почему-то подумала о сохранившихся следах ног древнего человека, найденных в руслах пересохших африканских рек.

– Что в итоге стало со стариной Честером? – спрашивает Том.

– Его похоронили под яблоней в глубине сада. А с Рэдом?

– О нем позаботился ветеринар. Мне до сих пор жаль, что мы не принесли его домой.

Том

Отель находится от Борнмута дальше, чем мне казалось, но он был все такой же чудесный, как и в тот раз, когда мы приезжали сюда с Гарриет в надежде спасти наш брак. Я тогда думал, что у нас будут спасительные выходные, если мы оставим город со всеми его стрессами и отдохнем в тишине Дорсета, возможно, свежий воздух, долгие прогулки и целебные свойства природы волшебным образом помогут справиться с нашими трудностями.

Стоит ли говорить, что на наших трудностях это никак не сказалось. Одна из самых запоминающихся фраз Гарриет из той поездки была произнесена по пути обратно в Лондон в тишине: «Неужели кому-то нравятся поля? Я их терпеть не могу».

Часом ранее мы с Джен договорились встретиться в баре, я лег на кровать и позволил событиям дня пройти перед закрытыми глазами. Был ли я таким