Счастье для людей

же, как Кольм в восемнадцать лет? Неловким, косноязычным, с волосами, требующими срочной стрижки?

(Если уж начистоту, то душ его тоже не убил бы.)

Один многодетный бывший член кабинета министров, если я правильно помню, в своих мемуарах написал, что человек счастлив настолько, насколько счастлив его самый несчастный ребенок. Вероятно, это самая правильная мысль из всех, что он высказал. В действительности Кольм вовсе не несчастен, но в то же время он не искрится весельем и молодостью. Он тихий, каким и был всегда, и невероятно степенный. В нем практически нет злобы и коварства. Хочется встряхнуть его за плечи и прокричать: «Ну же, черт тебя дери, Кольм, кончай с этим!»

Что бы это ни было.

Но конечно, я уже давно научился держать язык за зубами.

Но если честно, а что делаю я сам, забравшись в нору в лесах Коннектикута и притворяясь писателем? Это выглядит таким же нелепым (хотя и не таким оплачиваемым), как и многие годы, проведенные в поисках новых способов продажи шоколадных батончиков конкретной марки (вы ее знаете).

Перед глазами возникает сцена у хребта Брэнксом. Розовое небо, серебристое море, мчащийся по сияющему песку пес, проникшаяся любовью к несчастной Лакки Джен. Разгоряченное лицо, разлетающиеся волосы – у Джен, не у Лакки. И сейчас, когда я лежу в кровати, у меня появляется невероятно странное ощущение, что сцена с собакой станет частью нашей истории. Уже стала.

Мысли обращаются к будущему, где мы рассказываем знакомым об этом животном. Мой друг-классицист Найджел рассказывает о Цербере, мифическом адском псе, охраняющем врата в подземный мир, чтобы оградить мертвых от живых.

– Сколько у него было голов? – спрашивает он. – Ранние описания говорят о пятидесяти.

Проснувшись, я ахнул, вспомнив, где происходила сцена с Найджелом. Почему на нем был шикарный костюм и почему в руках он держал бокал с шампанским.

Джен

Я рада, что захватила вечернее платье. Отель – красивое огромное старое здание, обросшее глициниями, затерянное среди лужаек и беседок; здесь даже есть колоннада. Мы расположились в своих номерах (Джон Льюис оснащает загородные дома уникальными произведениями искусства, вероятно, принадлежащими владельцу), и я разглядываю себя в зеркале в ванной, чтобы увидеть со стороны.

Я так делаю еще с детства, почти полностью закрываю глаза, чтобы посмотреть, как выгляжу спящей. (Но это и сейчас не срабатывает.)

Том никогда не стал бы делать таких глупостей. Он зрелый человек, у него есть восемнадцатилетний сын! Хотя, с другой стороны, он же захотел светящийся кебаб и перевез в США крольчиху. Мы говорили о ней по дороге в отель.

– Я с ней разговариваю. Представляю, как она, наверное, думает, что сидит с приматом, издающим какие-то звуки. Мне интересно, что происходит в ее голове. Как если бы я был на ее месте. Секунду за секундой.

– У меня так каждый день на работе с ИИ.

– Иногда она сидит такая красивая и совершенно уравновешенная, как сказочный кролик, но я знаю, что в ее голове пусто. Просто открытая семи ветрам пустошь, где есть лишь перекати-поле. – И он изобразил свист ветра в одиноких прериях.

– У тебя есть существо без мозга, а у меня – мозг без существа.

Я весьма довольна формулировкой.

– Вот видишь! – говорит Том. – Я же говорил, что мы похожи!

Мы встречаемся в баре, где в ряд стоят низкие диванчики с ситцевой обивкой, стены отделаны деревом и есть дровяной камин, создающий уют своим видом и приятным потрескиванием. Том заказывает шампанское.

– Мы что-то отмечаем?

– Конечно, – говорит он, не уточняя.

– А конкретнее?

– А нам нужна причина? Хорошо. Сегодня выиграли «Куинз Парк Рэйнджерс». Я болел за них в детстве. И до сих пор просматриваю счет их игр, это как болезнь, она никогда не пройдет.

Мы многозначительно чокнулись бокалами.

– За нашего «общего друга», – предлагаю я тост. – Ты назвал бы хорошим поступком в дрянном мире то, что он сделал?

– Да. Да, назвал бы. Хотя это все несколько странно. Я восхищаюсь твоей смелостью, Джен. Тем, что встретилась с моим сыном. Приехала сюда.

– Мне понравилась наша с ним встреча. Он напомнил мне меня в его возрасте. Незрелостью. Я все еще пытаюсь повзрослеть.

Мы с удовольствием строим предположения насчет других посетителей, собравшихся выпить перед ужином. Несколько молодых пар на романтическом уик-энде. Две стильно одетые женщины примерно сорока и шестидесяти лет, возможно мать и дочь, но скорее просто подруги, маловероятно, что что-то больше. Менеджер строительной компании со спутницей, но не женой, мы абсолютно уверены в этом. Пара чуть старше среднего возраста, оба немного потрепанные, сотрудники общества по охране памятников, как мы решили, такие любят бывать в замках и парках. У них никогда не было детей.

– Почему ты так говоришь? – спрашивает Том.

– Не знаю. От них веет грустью.

– Это предрассудки, Джен. Проводилось исследование ощущения счастья среди родителей и бездетных людей, с целью выяснить, какая из групп счастливее. Выяснилось, что люди с детьми счастливее бездетных, но совсем ненамного. 51 против 49 процентов. Разницы практически нет.

– А каково тебе самому? Ты всего на два процента счастливее от того, что у тебя есть Кольм, чем если бы его не было?

Он смеется.

– Ты меня подловила. Вот что случается, если доверяешь цифрам. Каждый из нас – красивая и неповторимая снежинка. Но если собрать всех вместе, то получится просто снег.

Я хочу рассказать ему о Рози и моих трех племянницах в Канаде. О ребенке, которого думала завести от Мэтта, пока Мэтт думал о вонючке Арабелле Пердик. Хочу сказать Тому, как трогательно выглядели его переживания, когда он видел беспомощность своего сына, но не думаю, что смогу сказать это, чтобы мой голос не сорвался. Кто бы ни решил, что мы должны познакомиться, он оказался прав. Мне все больше нравится мужчина напротив. Он хорошо смотрится в новом пиджаке, а его лицо, поначалу не показавшееся мне привлекательным, теперь таким кажется. Оно обладает вневременными качествами, оно могло бы быть – меня натолкнуло на эту мысль то, как он откидывался назад для броска мяча – лицом нормандского лучника. Наверное, я видела его в книге по истории. Кажется, он спрашивает меня о работе.

И я рассказываю, как для меня необычно ходить на работу в офис, так как статьи для журналов я писала дома. В пижаме. Очень часто не вставая с кровати. И как теперь для меня странно и удивительно строить отношения с программой.

– Ты действительно считаешь это отношениями?

– Да, считаю. Мы знаем некоторые особенности друг друга. Я показывала ему фото своей семьи. Я рассказываю ему о личной жизни не очень много. Возможно, потому что это немного пугает.

– А у него нет личной жизни.

– Он – это двенадцать металлических блоков с микросхемами в восточном Лондоне. Оттуда не особенно можно выбраться куда-нибудь.

– И