Размещение оказалось «донельзя примитивным», и дальнейший осмотр «выявил на крыше рептилию». На самом деле ею оказался геккон, который, как сообщалось в памятке, прикрепленной к двери, «является вашим другом, потому что любит есть москитов!»
Вероятно, этот геккон не был голоден, потому что в первую ночь Арабелла получила от шестидесяти до семидесяти укусов – сложно сказать точнее, так как некоторые расположены так близко, что «образуют невероятно болезненный суперукус» – каждый из них он сфотографировал и фотографии прикрепил в качестве приложения А к документу, который никому не суждено прочесть.
В отдельном длинном письме своему старому другу Джерри – которое Джерри так же не прочтет – он написал: «Белла просто охренела от всего вышеперечисленного, как ты можешь представить. Приняв две таблетки снотворного, она произнесла последние слова за следующие двенадцать часов: «И убери эту долбаную ящерицу из моей спальни», что никак не решало данную ситуацию, к тому же было неверно с точки зрения биологии, честно говоря».
«Хотя, – добавил он, – пляж в полном порядке, и, пока Белла сопела, я познакомился с парой очень расслабленных хиппи из Новой Зеландии. Ник немного похож на тролля, но Венда, его спутница-худышка, как раз такая, про каких Аберкромби из отдела интеллектуальной собственности говорит: «интернациональная суперштучка».
ТомПосле неловкого ужина у Марши, даже несмотря на героическое представление Дона, я испытываю облегчение, заказывая обычный «Грязный мартини» в баре «У Уолли», аура семидесятых с приглушенным светом – это бодрящий глоток неприкрашенной Америки после того напыщенного вечера. По телевизору показывают какую-то игру, а Эхо Саммер, примостившаяся рядом на барном стуле в своей фирменной куртке а-ля Уайетт Эрп, все еще самая сногсшибательная красотка в радиусе двухсот миль. Как, поражаюсь я, подставляя свою щеку к ее щеке в качестве приветствия, я умудрился не дать втянуть себя в потрясающую и безбашенную интрижку с наидерьмовейшим из всех возможных концом.
(Возможно, к этому оказался причастен пистолет в банке из-под кофе.)
– Твоему сыну понравился браслет? – спрашивает она.
– Он в восторге, – отвечаю я автоматически.
(Признаюсь: я совершенно забыл отдать его. Но, как сказал коллега из нашего офиса в Париже: «Рекламщики врут как дышат». По-французски это звучит намного красивее.)
Она серьезно смотрит на меня.
– Том, я хотела сказать тебе. Я подумала, что мне, наверное, пора двигаться дальше.
– Ты хочешь…
– Уехать из города. Попытать счастья в новом месте.
Меня окатывает волной грусти. Забавно, я и не знал, что мне не все равно. Мне приходится прочистить горло, чтобы продолжить.
– И куда ты собираешься?
Она слегка пожимает плечами. Кисточки на куртке Уайетта Эрпа выполняют свое предназначение.
– Орегон.
– Орегон?! В смысле, да где он вообще?
Она улыбается. Той улыбкой, которую можно почувствовать в кармане брюк.
– На западном побережье. Там, типа, много зелени и мало людей. Там есть город под названием Юджин. Думаю, мне просто нравится его название. В детстве у меня был кот Юджин.
– Это то же самое, как если бы я переехал – даже не знаю – в Шотландию! Потому что у меня был кот по кличке Абердин!
– Похоже, звучит безумно.
Я спрашиваю:
– Что ты будешь делать в Юджине, Эхо?
Этот вопрос можно считать одним из самых странных произнесенных мною высказываний.
– Да в принципе то же, что и здесь. У меня, как говорится, хорошие навыки приспособления.
Мы оба смеемся. И я чувствую прилив теплоты к этой прекрасной беззащитной женщине.
– Идем выйдем. Посмотришь, как я курю.
На парковке у бара она зажигает «Мальборо».
– Я знаю новый фокус, если хочешь, покажу.
– Конечно.
– Как у тебя с математикой?
– С математикой? Все в порядке.
– Хорошо, загадай число от одного до десяти.
Все всегда выбирают семь. Я выбрал восемь.
– Умножь на два.
Шестнадцать.
– Снова умножь на два.
Тридцать два.
– Прибавь девятнадцать.
Пятьдесят один.
Нет, сорок один.
Нет, пятьдесят один!!
– Теперь закрой глаза.
Я закрываю глаза.
Долгая пауза. Я слышу приятный тихий звук, словно от поцелуя, когда она убирает из губ сигарету. Долгий выдох.
Пятьдесят один. Пятьдесят один. Пятьдесят один.
Наконец она говорит:
– Темно, правда?
Вернувшись в бар, пока Эхо вышла в дамскую комнату, я поддался импульсу и снова набираю ее номер. От звука ее голоса – «Привет, это Джен – от сексуальной хрипотцы меня затопили эйфорические воспоминания, вернув обратно в до боли сладкие моменты нашей эпической ночи в Дорсете и следующего дня с раскинувшимися дубовыми ветвями. В этих воспоминаниях есть что-то прустовское, хотя я говорю как тот, кто не заглядывал дальше пятой страницы шедевра великого француза. Как известно, Пруст весь сжимался из-за маленького желтого торта, но разве не он потом распинался на двухстах страницах о женщине, не поцеловавшей его…
Как бы то ни было, если это слишком по-прустовски, вспоминать самые крошечные или просто незначительные детали – особенные морщинки, отдельный вздох, светло-голубую вену, изгибающуюся на запястье, то, как появляются ямочки на щеках, – тогда зовите меня Марселем.
– Привет, Джен. Это я. Том. Я снова оставляю тебе сообщение. Я пью мартини в местечке под названием «У Уолли» в Нью-Ханаане. Тебе бы тут понравилось. Я бы хотел взять тебя сюда. В мужском туалете на стене есть стих. Там говорится, что нужно все делать правильно. О да:
Причин достаточно, чтоб выпить,Одну из них сейчас прочтешь:Если не пить, пока ты дышишь,То как же пить, когда умрешь?Вот так. Спокойной ночи. Позвони мне как-нибудь, а?
* * *Когда возвращается Эхо, она спрашивает:
– Ничего, что я спрошу? Но тебя что-то гложет, Том. Ты не похож на того счастливого Тома, которого я знала.
– Нет, я не против твоего вопроса. И мой ответ – да.
Не находя причин не делать этого, я рассказываю ей всю историю. Об «общем друге». Поездке в Борнмут. Прогулке по пляжу. Нашей фее-крестной. Отеле. И о том, что последовало. О том, как я представил, что для нас обоих это начало чего-то.
О том, что я, должно быть, что-то сделал совсем не так.
Отвратительная концовка.
И полная тишина.
– Ох, – произносит она. – Том, мне так жаль.
– Спасибо.
– Со мной тоже так когда-то обошлись. Парень из родного городка по имени Тайлер. Мы души друг в друге не чаяли, мама уже чуть ли не заказывала церемонию. Может быть, именно в этом и была чертова проблема, потому что однажды я нашла записку. На открытке с изображением Форт-Уэрт Стокьярдса. Он очень сожалел и все такое, но просто не видел своего будущего со мной в маленьком домике с парой детей и работой на заводе. Он сказал, что должен повзрослеть, и, к тому времени, как я буду читать это, он уже будет ехать на автобусе за сотни миль от дома.
– Вот хрень.
– Ага. Мы, типа, были юными. Ему исполнилось девятнадцать.
– Вот болван.
– Ага. Точно болван. – Она улыбается и добавляет: – В конце
