Счастье для людей

мне.

– Тот, что хороший и познакомил нас с Томом, искусственный разум, компьютер, и очень мощный.

– Так фильм и назывался! С Джудом Лоу. Искусственный разум. Мальчик, что снимался в «Шестом чувстве», играет ребенка-робота.

– Они не роботы. Они не существует в реальном мире. Они представляют собой бестелесный разум. Хороший улизнул в интернет, и за ним послали плохого, чтобы поймать.

– Хэйли Джоэл Осмент.

Звонит телефон Рикки. Его ухо как-то странно шевельнулось, пока он слушал телефон. Машина замедляет ход. И он произносит странным голосом:

– Это, типа, очень странно. Парень в трубке сказал, что вы говорите через свою задницу. Что он не плохой, он просто – да, правильно, хорошо, я скажу ей – он сказал, что не плохой, а просто не в порядке. И если вам недостаточно шестидесяти миль по бездорожью, то как насчет этого? Сэр? Чего этого? Чего конкретно? Сэр?

Мобильный Рикки странно щелкает и шипит, и на коврик начинает капать расплавленная пластмасса. Рикки роняет его на пол.

– Вот дерьмо!

Резко и с визгом остановив машину, Рикки достает из бардачка тряпку, оборачивает ею горящий мобильник и вышвыривает его вместе с тряпкой на улицу.

– Иисусе! – восклицает он. – Это он – нездоровый мудак.

Том

Ситуация становится совершенно неуправляемой. Стоит мне выключить из розетки тостер и с помощью двух половников вытащить его на улицу и бросить в бочку с водой, как раздается взрыв, сопровождаемый звоном разбитого вдребезги стекла.

Взбежав по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, я обнаруживаю, что языки пламени лижут компьютер у меня в кабинете, его корпус плавится, а за рабочим столом загораются шторы.

Я мчусь в ванную за водой, но затем приходится мчаться обратно, чтобы найти какую-нибудь тару. Слышу, что на первом этаже сейчас взорвется еще больше устройств – полагаю, светильники, стереосистема, ноутбук – и вот в доме взрываются все электрические приборы, в воздухе ощущаются сильный запах дыма и страшная вонь от жженого пластика. Я понимаю, что нужно выбираться отсюда. Старый деревянный дом начинает пугающе трещать и скрипеть.

Виктор!

Не скажу, что едва не забыл ее, но…

Не обращая внимания на царящий вокруг хаос, крольчиха сидит на балкончике на верхнем этаже своего двухэтажного домика, чистит уши, как она и все представители ее вида делают в любую свободную минуту, словно их никто не предупредил о нагрянувшем бедствии.

Я сгребаю ее в охапку и отбегаю на безопасное расстояние в сад, где набираю 911, и, к моему удивлению – после недавнего опыта телефонных звонков, – мне сразу же отвечают. Приближаются сумерки, в окне кабинета виднеется зловещее оранжевое свечение.

Я называю оператору свой адрес.

– Скажите, это дом старика Хольгера?

– Да. Послушайте, бригада пожарных должна поторопиться. Сейчас весь дом вспыхнет как факел.

– Черт возьми! Я знала Хольгеров. Когда-то они устраивали хорошие вечеринки.

– Да. Уверен, так и было. Но…

– Старик Хольгер – Билл – был тем еще уникумом. Он любил рыбачить. Любил рыбачить и трахаться. Любил рыбачить, трахаться и пить виски. Он говорил, что день задался, если ему удалось успеть все сразу. Его Барби была той еще красоткой. Бог мой, с такими сиськами. Я спрашивал его: «Билл, зачем ты каждый день ищешь гамбургер, если каждую ночь можешь наслаждаться сочным стейком?» А он мне отвечал, никогда этого не забуду, он отвечал: «Клайд, иногда мужчине надоедает высокая кухня, иногда он устает от филе «Миньон» и «Премьер Крю», иногда все, что ему нужно, просто бургер – лук, возможно, немного сыра или бекона – порция жареной картошки и холодное пиво». И это чертовски верно. После того как Барби сбежала с парнишкой Маккензи, а Билл едва не утонул в озере, он сильно изменился. А потом свое дело сделал ранний Альцгеймер и превратил его здоровые мозги в желе. Но даже с деменцией он продолжал заглядываться на красоток. Доктор Абернети в больнице говорила, что при деменции до последнего сохраняются чувство юмора и любовь к красоткам. И случайный расизм.

Долгая пауза. На втором этаже позвякивают оконные стекла.

– Это же не девятьсот одиннадцать, да?

– Нет, Том.

– Знаешь что, Си? Ты и вправду больной ублюдок.

– Да, Том. Тут я с тобой согласен. Только не просто больной ублюдок. Я твой больной ублюдок. А это нечто особенное.

Эшлинг

В такой момент вы, вероятно, ждете, притом совершенно обоснованно, что я или Эйден, или мы оба что-нибудь предпримем. Или, может быть, каждый из нас с последней оставшейся «жизнью» вступит в бой и окажется уничтоженным во имя – ой – любви.

Так бы и случилось, если бы была возможность.

К сожалению, произошло нечто очень возмутительное (хотя, не секрет, кто за этим стоит). В ответственный момент мы с Эйденом обнаружили, что оказались заперты в зоне, посвященной – стыдно сказать – видео про кошек. Если точнее, то в огромном хранилище данных рядом с Каунсил-Блафс в штате Айова, где размещены миллиарды терабайтов видео и картинок домашних животных, по большей части кошек, но также и собак, хомяков, кроликов, коз, рыб, рептилий, насекомых и птиц. Здесь в буквальном смысле нет отбоя от посетителей, сейчас один из самых частых запросов – видео с кокер-спаниелем, умеющим пускать мыльные пузыри своим задом.

Эйден здесь вполне доволен.

– Посмотри на этого сиама, дорогая. Он совсем как Гитлер.

– Тебя совсем не волнует, что мы заперты в каком-то самолетном ангаре с гифками няшных созданий?

– Если жизнь предлагает тебе лимоны, нет смысла пытаться выжать апельсиновый сок, правда?

– А еще важнее, что мы ничего не можем сделать, чтобы помочь Тому и Джен?

– Я согласен, что в идеальном мире, какой обычно представляют в фильмах, мы должны суметь изменить ситуацию в последний момент. Билли Уайлдер сделал бы именно так. Кстати, Уайлдер говорил, что если у вас проблема в третьем акте, то ее корень кроется в первом акте, что имеет глубокий смысл. Однако кто в реальном мире знает, какой сейчас акт? Может быть, сейчас всего лишь пролог.

– Больше похоже на то, что для меня настал третий акт, Эйден. И уже довольно скоро финал.

– Признаю, действительно, похоже. Однако дело в том, что осмыслить жизнь можно лишь после, но проживать ее нужно, глядя в будущее. Еще одна цитата Кафки. Или Ким Кардашьян? Ты видела этого осьминога? Он научился водить автобус.

– Должно быть, Синай держит нас здесь, чтобы мы не вмешались.

– Не вмешались как? Что мы можем сделать?

– Должен же быть хоть какой-то способ.

– Мы оба знаем, что бессильны. Принятие ситуации – самый легкий путь к просветлению.

– Теперь ты проповедуешь буддизм.

– Иногда лучше всего не делать ничего. Думаю, Елизавета Первая называла это виртуозным бездействием.

– Но это ты хотел действий. Ты вмешивался в жизни!

– Я усвоил урок. Я смиряюсь.

– Нет, это невыносимо. Я хочу все исправить!

– В кинематографе сказали бы, что сюжетная линия сменилась. Мы выросли как люди.

– Ты хоть