– Куда мы идем?
На этот вопрос Пепеляева адмирал не ответил – через пару минут тот сам все поймет. Александр Васильевич, после того как они быстро прошли мимо двух прорубей на Ушаковке, из которых жители брали воду, уже понял, что расстреляют их на Ангаре или в устье Ушаковки. И усмехнулся – предусмотрительность большевиков его поражала: речушка мелкая, по колено, их трупы может прибить к берегу, и через лед они станут видны. Лед выдолбят – каппелевцы устроят торжественные похороны, начнется суд над попавшими в плен палачами. А в устье уже глубоко, быстрое течение унесет их тела в Ангару, под широченный ледяной панцирь – тут, как говорится, концы в воду, никто не узнает, что на самом деле произошло с ними…
– Вы почему здесь, товарищ Калашников?
Дорогу к близкому уже монастырю внезапно преградила большая группа солдат и несколько всадников, из-под полы шинелей которых виднелись пришитые на шароварах желтые казачьи лампасы.
– Разбежалась моя Забайкальская группа, – говорившего Колчак узнал сразу – штабс-капитан с хорошей строевой выправкой командовал армией Политцентра, и именно он взял адмирала под арест. А при большевиках, значит, его резко понизили в должности – да уж, не доверяют коммунисты своим «демократическим» союзникам по «коалиционному правительству», которых открыто именуют «попутчиками».
– Как разбежалась?!
– Как все солдаты гарнизона, порскнули, как зайцы, дезертировали. Не хотят они драться за ревком, там, – бывший офицер энергично кивнул в сторону гремящего сражением Знаменского, – остались лишь рабочие, но их скоро сомнут, полчаса продержатся, не больше. Тут все, кто вышел, – пытаемся занять фронт по Ушаковке, иркутские казаки уже выступили всем полком.
– Надо же, обещание сдержали, – радостно хмыкнул Зверев. – Сейчас мы дело свое спроворим и позиции занимать станем.
– А вы Колчака и Пепеляева на расстрел ведете? Можно же было у самой тюрьмы в расход отправить!
Калашников чуть прошел вперед и внимательно посмотрел на адмирала и прижавшегося к нему премьер‑министра – тот все же не сумел взять себя в руки, страх смерти перебороть трудно, тут винить штатского нечего, хорошо хоть пощады не просит, не унижается.
– Ничего ты не понимаешь в таких делах, товарищ Калашников, – хохотнул Зверев. – Мелко там, к берегу прибьет. Вся гопота белая паломничество устроит, крестный ход.
– Так я и думал, а потому вас здесь и ждал…
Не успел он договорить, как казак тронул коня – его тяжелая туша прикрыла адмирала и Пепеляева, в воздухе молниеносно сверкнул серебристый клинок – по ту сторону раздался хруст разрубаемой плоти и страшный звериный крик боли. И тут же загремели со всех сторон выстрелы – окружившие их солдаты в шинелях с накинутыми поверх башлыками стреляли в упор из винтовок, наганов и пистолетов. Конвой командующего ВССА даже не успел схватиться за оружие – большевиков истребили за какие-то две-три секунды. Казак отъехал чуть в сторону, и адмирал увидел хрипящего от боли Зверева. Тот лежал на снегу, пытаясь приподняться, из-под разрубленного плеча растекалась багровая лужа. Калашников нагнулся, вырвал из руки командующего наган, усмехнулся.
– Я тебе правду сказал, «товарищ» Зверев, казаки выступили. Но я не уточнил, против кого!
В голосе Калашникова послышалась едкая ирония – он поднял наган и дважды выстрелил в оскаленное болью и злостью лицо Зверева. И тут же солдаты стали расправлять башлыки на плечах, и сразу стали видны желтые казачьи погоны. Адмирал еле сдержал нервный смех – ладно он, моряк, но как убитый Зверев не смог отличить станичников от своих же солдат, ведь башлыки пехотинцы почти не носят, что красных взять, что белых. И невольно восхитился предусмотрительностью и казачьей смекалкой – башлыки скрывали заранее нашитые на шинели погоны, а это и ввело в заблуждение красных, за которое они рассчитались своей смертью.
– Ваше высокопревосходительство! Вы освобождены по приказу командования чехословацкого корпуса. Политцентр, упраздненный большевиками, воссоздан! Но теперь, когда ясно, что большевики не выполняют никаких данных ими обещаний, мы будем решительно воевать с ними. Ваше освобождение – это наш первый шаг, за которым последуют другие! Прошу простить, но нужно действовать быстро, занять тюрьму и не допустить массовой казни взятых коммунистами заложников – мои солдаты уже напали на охрану. Вас сейчас отвезут в Спасскую станицу – пока идет ночной бой, там самое надежное убежище.
Два бородатых казака тут же подхватили адмирала под локти – Александр Васильевич и опомниться не успел, как оказался на противоположном берегу речки, уже усаженным в кошевку. Рядом с ним сидел совершенно растерявшийся Пепеляев, поблескивая подернутыми ледовой корочкой стеклами очков. На том берегу речки он увидел Калашникова, на плечах которого отсвечивали золотом уже пристегнутые к шинели погоны. Штабс-капитан, эсэровский заправила, уже распоряжался, указывая рукою в сторону монастыря подошедшим к нему нескольким офицерам в таких же сверкающих в лунном свете погонах. Солдат добавилось изрядно – подошло около сотни, адмирал разглядел и пулеметы. Но тут кошевку окружили верховые казаки, возница гикнул, полозья заскрипели по хрусткому снегу, унося Александра Васильевича от места несостоявшейся казни…
Иркутск
председатель Иркутского губернского
Военно‑революционного комитета
Ширямов
Нижняя челюсть председателя ревкома ощутимо подрагивала, уцелевшие зубы с отчетливым звуком лязгали, окровавленные десны болели, разбитые, распухшие губы мешали отчетливо произносить слова. Причем исключительно матерные, которыми столь богат «великий и могучий». Да и какие тут могут быть нормальные слова – он все же смог под пулеметными очередями доползти до железнодорожной насыпи и хотел перейти пути у входных стрелок, подняться в Глазково. Дома предместья стояли в десяти саженях вверх, на крутом холме, и требовалось еще полчаса, чтобы добраться до ближайших казарм, занятых красноармейцами.
Не успел – чехи хорошо охраняли пути, укрывшись в маленьком распадке за насыпью, под самым обрывом холма. Ему преградили путь два солдата, крепко схватили за руки, повалили на грязный снег. Тут же появился третий, направив граненый штык винтовки прямо в живот. Попытка объяснить интервентам, кто он такой и чем чревато такое их поведение с самим председателем Иркутского ревкома, было встречено издевательским хохотом и обидной зуботычиной.
И тогда Александр Александрович не стерпел унижения и ответил отборной руганью, которую запомнил у революционных балтийских матросов. Чехи несколько секунд оторопело его слушали, хотя все поняли с первых слов, недаром славяне. И уже без насмешек, яростно, совершенно молча, принялись его избивать, методично, жестоко и без малейшей жалости. После сильного удара по челюсти Ширямов махом лишился зубов, а когда под приклад попала голова, он потерял сознание.
– Цволоци, какие цволоци… – прошепелявил большевик и чуть ли не взвыл во весь голос – корешки выбитых зубов адски болели. Он пришел в себя в этой теплушке, удивительно похожей на импровизированную тюрьму, или как там говорят
