13
— Похоже на дикобраза, — заключила Бернарда, рассматривая свое отражение, многократно повторенное в зеркалах примерочной в ателье магазина Санта-Эулалия.
Две портнихи, стоя на коленях около Бернарды, продолжали подкалывать свадебное платье десятками булавок под бдительным присмотром Беа, ходившей вокруг них кругами и придирчиво проверявшей каждый шов и складку, как будто от того, как они легли, зависела чья-то жизнь. Бернарда стояла, широко раскинув руки, и не осмеливалась вздохнуть. Но взглядом она ловила свое отражение, которое во всевозможных ракурсах возвращали зеркала, занимавшие стены шестиугольной комнаты. Женщина озабоченно и с пристрастием выискивала признаки увеличившегося живота.
— Вы уверены, что ничего не заметно, сеньора Беа?
— Совсем ничего. Плоская, как гладильная доска. Там, где нужно, конечно.
— Ой, не знаю, не знаю…
Мученичество Бернарды продолжалось еще около получаса: портнихи хлопотали вокруг нее, пытаясь приладить и подогнать платье по фигуре. Когда, казалось, в мире больше не осталось булавок, чтобы воткнуть в несчастную Бернарду, соизволил появиться, отодвинув занавеску, главный модельер фирмы и автор шедевра. Бегло осмотрев платье и расправив нижнюю юбку, он выразил одобрение и щелкнул пальцами, приказывая своим помощницам тихо исчезнуть.
— Сам Пертегас[45] не одел бы вас красивее, — заявил он удовлетворенно.
Беа с улыбкой согласилась.
Модельер, стройный господин с раскованными манерами и заученными позами, откликавшийся на имя Эваристо, поцеловал Бернарду в щеку.
— Вы самая лучшая модель в мире. Самая терпеливая и нетребовательная. Пришлось потрудиться, но дело того стоило.
— Молодой человек уверен, что я смогу дышать в этом платье?
— Радость моя, вы сочетаетесь браком в Святой Матери Церкви с настоящим иберийским мужчиной. Поверьте мне, вы больше не вздохнете спокойно. Лично я думаю, что свадебное платье подобно водолазному скафандру: в нем не подышишь полной грудью, зато, сняв его, чувствуете себя на вершине счастья.
Бернарда перекрестилась, выслушав тираду модельера.
— А теперь я попросил бы вас снять платье с величайшей осторожностью, поскольку швы не застрочены и наколота тьма булавок. Мне бы не хотелось, чтобы ваша кожа напоминала решето, когда вы пойдете к алтарю, — сказал Эваристо.
— Я помогу, — вызвалась Беа.
Эваристо обвел двусмысленным взглядом ее фигуру с головы до ног, словно просветив рентгеном.
— И когда же я смогу раздеть и одеть вас, драгоценная? — вопросил он, театрально скрываясь за занавеской.
— Как неприлично шельмец посмотрел на сеньору, — сказала Бернарда. — Это о таких говорят, чтобы шел своей дорогой.
— Мне кажется, что Эваристо готов набиваться в попутчики кому угодно, Бернарда.
— Как такое возможно? — изумилась женщина.
— Давай попробуем вызволить тебя из западни, не потеряв ни одной булавки.
Пока Беа освобождала Бернарду из плена, невеста ворчала себе под нос.
С тех пор как она узнала цену подвенечного наряда, которую дон Густаво, ее хозяин, изъявил готовность выложить из своего кармана, Бернарда пребывала в смятении чувств.
— Дону Густаво не стоило тратить целое состояние. Ведь это он настоял, чтоб платье шили именно тут, в самом дорогом, должно быть, месте в Барселоне. И он же сосватал этого Эваристо, который приходится дону Густаво внучатым племянником или уж не знаю кем. А бессовестный Эваристо возьми и заяви, что у него аллергия на все ткани, кроме материи от Гратакоса. Ничего себе, да?
— Дареному коню… И кроме того, дон Густаво мечтает выдать тебя замуж по высшему разряду. Такой уж он человек.
— В платье моей мамы и с парой финтифлюшек я чувствовала бы себя ничуть не хуже, и Фермин тоже, потому что всякий раз, когда я показываю ему новое платье, у него появляется только одно желание — поскорее его с меня снять… Так вот мы и преуспели, да простит меня Бог, — сказала Бернарда, похлопав себя по животу.
— Бернарда, я тоже выходила замуж беременной и не сомневаюсь, что у Бога достаточно других забот, более важных, чем твои маленькие неурядицы.
— Мой Фермин тоже так говорит, но я не знаю…
— Слушай Фермина и ни о чем не беспокойся.
Бернарда умирала от усталости, простояв два часа на каблуках с поднятыми руками. Как была в нижних юбках, она повалилась в кресло и глубоко вздохнула:
— Ой, он такой несчастный, страсть смотреть, как он чахнет на глазах. Я ужасно за него волнуюсь.
— Вот увидишь, он скоро воспрянет духом. Все мужчины таковы, совсем как нежная герань. Думаешь, будто она совсем засохла и никуда не годится, а цветок оживает.
— Не знаю, сеньора Беа, я же вижу, что Фермин ходит как в воду опущенный. Мне он говорит, что хочет жениться, но я порой сомневаюсь.
— Но он действительно по уши влюблен в тебя, Бернарда.
Бернарда пожала плечами.
— Послушайте, я ведь не такая глупая, как кажется. Конечно, я с тринадцати лет только и делала, что мыла чужие дома, и есть вещи, которых я не понимаю, но я знаю, что мой Фермин повидал мир и у него случались интрижки. Он никогда мне не рассказывал о своей прежней жизни, но, конечно, у него были другие женщины и погулял он на славу.
— Но из всех женщин он выбрал в жены именно тебя, если помнишь.
— Но он и правда любит девушек, как кот сметану. Когда мы ходим прогуляться или потанцевать, он так и стреляет глазами, и я уж боюсь, как бы он однажды не окосел.
— Ну, глаза и руки — не одно и то же… Мне совершенно точно известно, что Фермин всегда хранил тебе верность.
— Да я знаю. Но понимаете, чего я боюсь, сеньора Беа? Что я ему не подхожу. Вот он смотрит на меня очарованно и говорит, что хочет постареть вместе со мной, ну и всякие приятные вещи — он ведь такой льстец, а я думаю, что однажды утром он проснется, посмотрит на меня и скажет: «Что за дура, и зачем я с ней связался?»
— Полагаю, ты ошибаешься, Бернарда. Фермин никогда так не подумает. Он возвел тебя на пьедестал.
— И это тоже нехорошо. Понимаете, я повидала немало молодых людей, которые ставят женщину на пьедестал, точно она Мадонна, а потом начинают ухлестывать за вертихвостками, которые ведут себя как течные суки. Вы не поверите, сколько раз я видела такое своими собственными глазами, которыми наградил меня Господь.
— Но Фермин совсем другой, Бернарда. Фермин из племени настоящих мужчин. Очень немногочисленного, поскольку чаще мужчины напоминают каштаны, которые продают на улице. Когда ты их покупаешь, они вроде горячие и хорошо пахнут, но стоит их вынуть из бумажного кулька, они тотчас остывают, и ты обнаруживаешь в итоге, что большая часть их нутра гнилая.
— Вы не имеете в виду сеньора Даниеля, ведь нет?
Беа на секунду запнулась, прежде чем ответить:
— Нет. Нет, конечно же.
Бернарда украдкой покосилась на собеседницу:
— У вас все в порядке в семье, сеньора Беа?
Беа затеребила складку нижней юбки, выбивавшуюся из-под локтя
