– Не лишайте меня единственной радости, которая у меня осталась.
– Боже мой, как вы испорчены!
Живительную силу порока тут явно недооценивали. Алисии остро не хватало бокалов белого вина, заграничных сигарет и личного пространства, чтобы побыть наедине с собой. Лекарства затуманивали сознание, и это помогало ей проводить дни в теплой компании милых людей, прилагавших титанические усилия, чтобы спасти ей жизнь, и озабоченных ее выживанием намного больше, чем она сама. Порой, погружаясь в волшебный колодец химического забвения, она думала, что было бы неплохо опуститься на дно и остаться там, заснув навечно. Но рано или поздно Алисия снова пробуждалась и вспоминала, что смерти заслуживают лишь те, кто расплатился по всем счетам.
Часто, просыпаясь в темноте, она находила Фермина, с задумчивым видом сидевшего рядом на стуле.
– Который час, Фермин?
– Время ведьм. Вы как раз вовремя.
– Вы никогда не спите?
– С детства не любил придавить подушку. Мой удел – бессонница, возведенная в ранг искусства. Даже при́ смерти я отправлюсь по делам в часы сна.
Фермин смотрел на Алисию одновременно с нежностью и недоверием, вызывая у нее неловкость.
– Вы до сих пор меня не простили, Фермин?
– Напомните, за что я должен вас прощать, а то я запамятовал.
Она вздохнула:
– За то, что оставила вас пребывать в заблуждении, будто я погибла той ночью под бомбежкой. За то, что предоставила вам жить под грузом вины, что вы подвели меня и моих родителей. И за то, что по возвращении в Барселону я притворилась, будто не знакома с вами, когда вы узнали меня на вокзале, позволив предположить, что вы сходите с ума или видите призраков…
– Ах, это…
Фермин саркастически улыбнулся, но в глазах его блеснули слезы, отразив пламя свечей.
– Так вы простите меня?
– Я подумаю.
– Мне необходимо, чтобы вы простили. Не хочу умереть с такой тяжестью на душе.
Они молча посмотрели друг на друга.
– Вы отвратительная актриса.
– Я превосходная актриса. Неприятность в том, что из-за всей этой гадости, что мне прописал доктор, я забыла свою роль.
– Имейте в виду, сочувствия вы не дождетесь.
– Я не хочу, чтобы меня жалели, Фермин. Ни вы, ни другие люди.
– Вы предпочитаете внушать страх.
Алисия широко улыбнулась.
– Так вот, я вас тем более не боюсь, – заявил он.
– Это потому, что вы плохо меня знаете.
– Раньше вы мне больше нравились, когда прикидывались несчастной умирающей.
– Значит, вы меня простили?
– Какая вам разница?
– Мне не хочется думать, что по моей вине вы живете, взвалив на себя обязанности ангела-хранителя, опекая Даниэля и его семью.
– Я библиограф-консультант фирмы «Семпере и сыновья». Ангельские крылышки вам привиделись.
– А вы, случайно, не вообразили, что спасая достойного человека, спасете мир или хотя бы дадите ему шанс сохранить хоть крупицу добра?
– Кто вам сказал, что вы достойный человек?
– Я говорила о Семпере.
– А разве вы не делаете втайне то же самое, дорогая моя Алисия?
– Вряд ли в мире осталось нечто, заслуживающее спасения, Фермин.
– И сами своим словам не верите. Вы просто боитесь себе признаться, что кое-что все же есть.
– А вы – наоборот.
Фермин издал стон и полез в карман куртки за конфетами.
– Нам лучше не вступать в полемику, – произнес он. – Останемся при своих, вы с нигилизмом, а я – с «Сугусом».
– Вечные ценности.
– Там, где они существуют.
– Ладно, поцелуйте меня на ночь, Фермин.
– Как будем целоваться?
– В щеку.
Помедлив, он все же наклонился и коснулся губами ее лба.
– Спите, черт возьми, суккуб.
Алисия закрыла глаза и улыбнулась:
– Я обожаю вас, Фермин.
Услышав, как она тихо плачет, он нашел ее ладонь, и так, взявшись за руки, они заснули, согреваемые теплом угасавшей свечи.
10Исаак Монфорт, хранитель заколдованного замка, два или три раза в день подавал Алисии поднос со стаканом молока, гренками с маслом и джемом, фруктами и сладостями из кондитерской «Эскриба», покупавшимися по воскресеньям. Помимо литературы и затворничества у Исаака имелись и другие слабости: особенно он любил пирожные с кремом и кедровыми орешками. Уступив настойчивым просьбам Алисии, Исаак начал приносить пациентке старые газеты, несмотря на возражения доктора Солдевильи. И таким образом Алисия прочитала все, что писали в прессе о смерти Маурисио Вальса, и почувствовала, как кровь вновь закипает в жилах. «Вот что спасло тебя, Алисия», – подумала она.
Почтенный Исаак, внешне суровый и резкий старичок, заботился об Алисии со всей душой, поскольку проникся к ней симпатией, которую почти не скрывал. По его словам, Алисия напоминала ему покойную дочь. Исаак всегда носил с собой две фотографии Нурии. На одной была запечатлена загадочная женщина с печальным взглядом, а на другой – сиявшая улыбкой девочка, обнимавшая человека, в котором Алисия узнала Исаака.
– Сложилось так, что она даже не узнала, как я ее любил, – с горечью признавался он.
Порой, поставив перед Алисией поднос с едой и дождавшись, когда она осилит пару кусочков, Исаак заводил речь о Нурии, не скрывая сожалений и раскаяния. Хранителя затягивало в омут воспоминаний. Алисия внимательно слушала его. Она догадывалась, что старик прежде ни с кем не делился своей бедой. И судьба послала ему чужую женщину, так похожую на ту, кого он любил, чтобы теперь, когда стало слишком поздно и нельзя было ничего исправить, он мог найти утешение, попытавшись спасти ее и подарив заботу и нежность, предназначенные погибшей. Рассказывая о дочери, истерзанный воспоминаниями старик начинал плакать. Тогда он спешил уйти и не показывался в течение нескольких часов. Искреннее горе лучше переживать в одиночестве. В глубине души Алисия испытывала облегчение, когда Исаак забивался со своей безбрежной печалью в уголок, чтобы утонуть в ней с головой. Она привыкла к любой боли, однако так и не научилась спокойно смотреть, как плачут старики. Это было невыносимо.
Друзья дежурили и развлекали Алисию по очереди. Даниэль с удовольствием читал ей фрагменты из книг, которые находил на полках лабиринта. Особенно часто он обращался к произведениям неведомого Хулиана Каракса, питая к нему особую слабость. Проза Каракса напоминала Алисии музыку или шоколадные пирожные. Каждый день, когда Даниэль читал ей вслух книги Каракса, она на несколько часов отправлялась в путешествие в глубину зачарованного леса из слов и образов, и всякий раз ей было жаль покидать его. Больше всего Алисии понравился роман «Никто». Последний абзац она даже выучила наизусть и нашептывала себе под нос вместо колыбельной, когда пыталась заснуть:
«Он сделал состояние во время войны, а в любви потерял все. Судьбой было предначертано, что он не рожден для счастья и ему не придется вкусить плод запоздалой весны, отогревшей сердце. И тогда он понял, что до конца дней обречен жить в вечной осени одиночества и что, не считая воспоминаний, его спутниками будут лишь тоска и сожаления. И если однажды случайный прохожий спросит, кто построил этот дом и кто жил в нем до того, как он превратился в
