— Умрёшь, — голос сорвался, дыхание перехватило. — Почему? Я такая плохая хозяйка? О, ну да, знаю, что плохая…
Он не дал мне продолжить, подался вперёд, закрывая мне рот солёным поцелуем.
— Вы самая лучшая госпожа, которая у меня когда-либо была!
Я облизала губы, не выдержала, провела пальцем по его щеке. Он зажмурился, подался к моей руке.
— Каждой этой говоришь?
Он снова с отчаянием взглянул на меня.
— Пожалуйста, госпожа. Я не хочу другого хозяина!
— У тебя его и не будет, — я села, опираясь о подушку, глядя на него сверху вниз. — Я тебя отпустила. Ты свободен. Всё, нет у тебя больше хозяев.
И, когда его глаза расширились, а губы задрожали, тихо, нерешительно добавила:
— Но, пожалуйста, не оставляй меня.
Он закрыл лицо руками, и я ещё минут десять потратила на то, чтобы его успокоить — хотя у самой сердце стучало у горла.
— Скажите это ещё раз, — хрипло просил он, так и не отнимая руки. — Пожалуйста.
— Не оставляй меня, — вздыхала я. — Ты же и сам это знал. Не мог не видеть. Зачем..?
— Зачем я вам нужен без проклятья? — шептал он, глядя на меня сквозь пальцы. — Кому я нужен без проклятья, я никто, меня нет, нет…
Я обнимала его за вздрагивающие плечи.
— Глупый мальчик, ты совершенен, ты прекрасен, ты умел, талантлив, ты очень, очень молод. И я, кстати, пойму, если ты уйдёшь, потому что без магии я очень скоро постарею, а ты только расцветаешь…
Он смеялся, целуя мне руки.
— Вы единственная, моя госпожа.
— Виктория, — поправила я, не в силах отнять рук.
— Госпожа, — вздохнул он. — Госпожа. Навсегда. Никогда не прогоняйте меня. Я последую за вами куда угодно. Я сделаю что угодно. Я ваш.
Я заглянула ему в глаза и криво улыбнулась.
— А я твоя.
* * *Целебный настой горчил. Я морщилась, но пила — маленькими глотками. Надо бы залпом, но вкус хоть немного отвлекал, я всё ещё не могла рассказывать об обряде равнодушно. А Ален, похоже, единственный, кто не знал — и уж точно не о подробностях.
Я закончила — и так сократив насколько возможно. В кубке осталась ещё половина. Я с грустью глянула на него. Даже один глоток — мерзость, гадость.
И почувствовала сахарную тягучесть мёда на губах.
— Так легче, — кивнул Ален, убирая ложечку.
Я улыбнулась сахарными губами, поднимая кубок.
— Я подозревал что-то в этом роде, — спокойно продолжал юноша. — Вы меня боялись, я это видел, с первой минуты. Я только не понимал, зачем тогда меня вам подарили. Очевидно же было, что радость я вам принести не смогу, а как игрушка для битья я слишком дорог. Зачем?
Я вытерла губы.
— А ты спроси нашего безупречного короля, какого лешего он парламент распустил, если знал, что половина магнатов взбунтуется? Честно говоря, за моё с ним десятилетнее общение я ни разу не замечала, чтобы он умел думать хоть о чём-то, кроме пиров, охоты и красивых женщин. Ты, думаю, попадаешь в третью категорию — Его Величество уверен, что все такие же похотливые козлы, как и он.
Ален с улыбкой опустил голову.
— Однако это его солдаты освободили вас, госпожа.
Я удивлённо нахмурилась.
— Когда? — хотя, очевидно, кто же ещё, если не бравый король на белом жеребце — его коронная фишка. Иначе я бы, наверное, всё-таки познакомилась с посмертием.
— Они использовали меня как приманку. Я должен был открыть им ворота, — спокойно продолжал Ален.
Я сощурилась.
— И как ты… Я же ещё не сняла с тебя проклятья тогда. Да и… через сколько рук ты тогда прошёл?
Любой бы дал мне в зубы за такой вопрос, и не посмотрел бы, что женщина, и больная.
Но Ален только покачал головой.
— Моя госпожа путает шлюх и элитных наложников. Ворота открыл сам герцог, по собственному желанию. Поверьте, он очень-очень этого хотел, — добавил юноша и чарующе улыбнулся.
— О, демоны! — шепнула я, понимая. — Ты… всегда..?
— Я раб, госпожа, я должен любить моих хозяев и никогда не ставить их действия под сомнения, дарить им счастье и неземное удовольствие. Но если бы я был всего лишь безмолвной игрушкой, я очень быстро стал бы обыкновенной шлюхой. Я должен быть совершенным и уникальным, чтобы меня любили, только тогда я могу дожить хотя бы до двадцати. Подобные мне очень часто умирают ещё в четырнадцать, когда мы теряем детские черты. У нас на юге не все предпочитают взрослых юношей. Но я хотел жить, и я хотел, чтобы во мне нуждались. С моим проклятьем это было несложно.
— С твоим умом, — поправила я. — Я догадывалась… Ты всеми хозяевами так крутил? Только честно.
— Вами сначала не получалось, — вздохнул он, а в уголках губ мелькнула усмешка. — Вы хотели того, чего я не мог вам дать. Смерть была бы предпочтительнее. Но даже потом… Знаете, госпожа, вы единственная, кто увидел во мне человека. Другим и в голову не приходило требовать от меня принятия решения. А вы сами не очень любите это делать. А если и делаете, то не продумав до конца. Зачем вы согласились на обряд, если он принёс вам столько боли?
Я хмыкнула и закрыла глаза. Рука Алена нашла мою, наши пальцы переплелись.
— Хотела стать великой волшебницей. Войти в историю. Тщеславие.
— Вы вошли, — совершенно серьёзно сказал Ален. — Но к последствиям оказались не готовы, — и, посмотрев на меня, снова улыбнулся. — Простите меня, госпожа, ваш глупый раб опять говорит недозволенное. Но мне показалось, вам это нужно.
Я тихо засмеялась. А потом — тоже тихо — спросила:
— Где ты научился управляться с кинжалами? Кто-то из хозяев?
— Да, — Ален поднял наши сплетённые руки, нежно поцеловал. — Один из моих хозяев был воином. Очень хорошим воином.
— Ты скучаешь? — меня неприятно резанула ревность.
— Нет, госпожа, — не отнимая руки, продолжил Ален. — Он давно спился и погиб в пьяной драке. Он всегда любил выпить. Чрезмерно.
— Не везло тебе с хозяевами, — хмыкнула я.
— Не скажите, — смешинка в серых глазах.
Мы лежали так остаток ночи — пока не явился Аврелий, не прогнал Алена и не высказал мне всё, что он думает о моём недостойном поведении. «Только спроси ещё раз, только спроси меня про ментальные заклинания! Только попробуй! Дура!».
Я смеялась и смотрела через плечо королевского целителя, как встаёт солнце.
Моя душа пела в унисон с ранними птицами.
* * *Я уговорила Аврелия изменить мне внешность. Чуть-чуть подправить — ему это было совсем несложно.
«Надеюсь, хоть сейчас ты понимаешь, что делаешь», — вздохнул целитель, отдавая мне вещевую сумку.
Сумку принял Ален. И поклонился, скрестив руки на груди — по южному обычаю.
— Присматривай за ней, — буркнул ему Аврелий, глядя на меня. — А лучше беги от неё, счастья она тебе точно
