– Нам надо отправляться в путь этой ночью. Мы слишком долго просидели на одном месте. И следует разбиться на маленькие группы, как я говорил.
– Посмотрим.
– Послушай, если с моим советом что-то не так…
– Все так.
– Но…
Сах вздохнул, поднял голову и посмотрел Каладину в глаза:
– Где раб научился отдавать приказы и расхаживать туда-сюда с видом хозяина?
– Я не всю жизнь был рабом.
– Ненавижу, – продолжил Сах, – чувствовать себя ребенком. – Он начал заново привязывать головку к топорищу, на этот раз туже. – Ненавижу, когда мне все время сообщают то, что я и так должен знать. Больше всего я ненавижу то, что твоя помощь мне нужна. Мы сбежали. Мы спаслись. И что? Появляешься ты и начинаешь объяснять, что нам делать? Мы опять следуем приказам алети.
Каладин молчал.
– Тот желтый спрен ничем не лучше, – продолжил ворчать Сах. – Спешите. Не останавливайтесь. Она говорит нам, что мы свободны, и миг спустя отчитывает за то, что недостаточно быстро повинуемся.
Они были удивлены тем, что Каладин не видит спрена. Они также упомянули о звуках, которые слышали, – далеких ритмах, почти музыке.
– «Свобода» – странное слово, Сах, – негромко заметил Каладин, присаживаясь рядом. – На протяжении последних месяцев я был, наверное, более свободным, чем на протяжении всей жизни, не считая детства. Хочешь знать, что я делал с этой свободой? Сидел на одном месте, служил новому великому владыке. Я спрашиваю себя, не дураки ли те, кто пользуется веревочными путами, – ведь обычаи, общество и привычки все равно связывают нас всех по рукам и ногам.
– У меня нет обычаев, – буркнул Сах. – И общества нет. Но все равно «свободы» у меня столько же, сколько у древесного листа. Когда меня сбрасывает дерево, я лечу вместе с ветром и притворяюсь хозяином собственной судьбы.
– Это было почти поэтично.
– Понятия не имею, о чем ты. – Паршун крепче затянул последний узел и подал ему новый топор. Каладин с размаху опустил его на бревно рядом с собой.
– Лучше.
– Человек, тебя это не беспокоит? Одно дело – учить нас, как готовить лепешки. Давать нам оружие – совсем другое.
– Топор – инструмент, не оружие.
– Возможно, – согласился Сах, – но с его помощью я в конце концов сделаю копье.
– Ты ведешь себя так, словно битва неизбежна.
Сах рассмеялся:
– А ты так не думаешь?
– У вас есть выбор.
– Сказал человек с клеймом раба на лбу. Если они способны так поступить со своим собратом, какие зверства ожидают банду воров-паршунов?
– Сах, война вовсе не неизбежна. Вы не обязаны сражаться с людьми.
– Возможно. Но дай-ка я спрошу тебя вот о чем. – Паршун положил топор поперек колен. – Учитывая то, как они со мной поступили, отчего бы мне с ними не сразиться?
Каладин не смог подобрать ни единого возражения. Он вспомнил собственное рабство: отчаяние, бессилие, гнев. Его отметили знаком «шаш», потому что сочли опасным. Потому что он давал сдачи.
Как он смеет требовать, чтобы этот мужчина поступил по-другому?
– Они захотят снова сделать нас рабами, – продолжил Сах, взяв топор и начиная рубить бревно, снимая с него грубую кору, как научил Каладин, чтобы сделать из нее трут. – Мы потерянные деньги, мы опасный прецедент. Твои соплеменники потратят целое состояние, чтобы узнать, что изменилось и вернуло нам разум, и они разыщут способ все исправить. У меня отнимут рассудок, и я снова буду таскать воду.
– Может… может, мы сумеем убедить их поступить по-другому. Я знаю хороших людей среди светлоглазых алети. Если мы с ними поговорим, покажем, что вы можете говорить и мыслить – что вы такие же, как обычные люди, – они прислушаются. Они согласятся дать вам свободу. Так алети поступили с вашими сородичами на Расколотых равнинах, когда впервые с ними повстречались.
Сах опустил топорик, и от бревна отлетела щепка.
– И поэтому мы сейчас можем быть свободны? Потому что ведем себя как вы? А когда были другими, заслуживали рабства? Нет ничего плохого в том, чтобы владеть нами, когда мы не можем отплатить, но не теперь – потому что мы можем разговаривать?
– Ну, я имел в виду…
– Потому-то я и сердит! Спасибо за то, чему ты нас научил, но не жди, что я буду счастлив из-за того, что ты мне нужен для этого. Это лишь усиливает твою веру – может, даже мою веру – в то, что твой народ должен в первую очередь решать, быть нам свободными или нет!
Сах быстро ушел, и, как только он скрылся из вида, Сил выпорхнула из подлеска и села на плечо Каладина, настороженная – она высматривала поблизости спрена пустоты, – но не слишком обеспокоенная.
– Кажется, я чувствую приближение Великой бури, – прошептала она.
– Что? Правда?
Она кивнула:
– Буря еще далеко. День, может, три. – Она взглянула на него искоса. – Кажется, я могла это делать и раньше, но даже не понимала, что могу. У тебя всегда было расписание.
Каладин тяжело вздохнул. Как защитить паршунов от бури? Ему придется найти убежище. Он должен…
«Я снова взялся за старое».
– Сил, я не могу этого делать, – прошептал Каладин. – Не могу возиться с паршунами, видеть их жизнь изнутри.
– Почему?
– Потому что Сах прав. Все действительно закончится войной. Спрены пустоты соберут армию из паршунов, и в этом есть справедливость, учитывая, что с ними сделали. Человечеству придется дать отпор, или нас уничтожат.
– Тогда найди компромисс.
– До компромиссов в войне доходит лишь после множества смертей – и лишь после того, как важные шишки осознают, что они могут проиграть. Буря свидетельница, меня не должно здесь быть! Я уже чувствую, как мне хочется защитить этот народ! Научить их сражаться. Но я не смею – единственный способ, позволяющий мне биться с Приносящими пустоту, состоит в том, чтобы притвориться, будто между теми, кого я должен защищать, и теми, кого должен убить, есть какая-то разница.
Он с трудом пробрался через подлесок и принялся помогать с разборкой одной из грубых лагерных палаток в преддверии ночного перехода.
21
Предначертанная неудача
Я не сочинитель, чтобы развлекать вас причудливым переплетением историй.
Из «Давшего клятву», предисловиеГромкий, настойчивый стук разбудил Шаллан. У нее до сих пор не было
