Нет, понесло. Чувство это и понесло. Так, может, оно и было главным, главнее рациональных соображений?
«Не знаю… Может быть, вообще не я спас, а Буров, привыкший ночевать дома. Если бы он был там – с его умением пришпорить работу… В какой мере мы существуем? В какой кажемся себе?..»
И снова Варфоломей Дормидонтович чувствовал себя одинокой мошкой со вселенскими мыслями. Только теперь без лома.
(И не понимал бедный Бармалеич в академической испорченности своей, что сама мать-первичка далеко не бесстрастна, что чувства в мировых процессах весят не менее законов природы, выражаемых формулами.
Это вообще наилучше разумеют политические и религиозные демагоги. Отсюда их речи с разжиганием страстей, факельные шествия, молебенные завывания, публичные процессы и шоу перед телекамерами. Чтоб со взрыдом матерным, с «ыыы!..», как при совокуплениях… и вообще, чав-чав и хрясь-вдрызь всей эмоциональной ряшкой. Заодно и промежностью, и задницей. Счастьишко, главное, за всем этим светит. Фальшивой субстанции «счастья» сколько было, столько и останется, зато мировые процессы – в частности, понятые Корневым – исполнятся.
А с ломом, конечно, было смачнее, чем без него.)
6С этого дня в табло времен «верхних» включили еще одну отсчетную дату:
Момент-0 текущий 15,3347 ноя…, или 16 ноября, 8 час 2 мин –
со всеми дополнительными К-причиндалами по уровням как дату вероятного конца мира.
Если точнее, то планеты Земля и, возможно, Солнечной системы; но для нас это все равно. И отсчетик пошел; каждый мог нажать кнопочку на ЧЛВ и увидеть на экранчике, сколько прожил дней и часов после – можно по земному, можно в К-усреднении… Но главное, столько дней, часов и минут их уже могло не быть, а раз есть, дарованы, то спасибо Вселенной, случаю и Любарскому с ломом.
С секундами не уточняли, но что вторую минуту могли не пережить – опоздай Любарский на эту единственную, длящуюся наверху два с половиной часа. Начали бы опыт – и не с первой, так со второй-третьей попытки схватили в Меняющейся Вселенной не то.
Наиболее выразительно выглядел этот момент именно с десятичной дробью, «по-любарски». Привыкли и к ним, к тому, что они наращиваются до нескольких девяток после запятой, потом с нулей начинается следующий день текущий; а этот мог на этой дроби, на первой трети суток оборваться – как на незаконченной фразе лектора, на вздернутой в церемониальном парадном шаге ноге – и далее не было бы ничего. Оборванное «ноя…» тоже несло в себе этот оттенок.
– Раз такое дело, – сказал Толюня, – давайте впишем еще один Момент-ноль. Предыдущий.
– Какой это? – повернулись к нему.
– Двадцать шестое апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, два часа пятьдесят минут, когда вышел из режима четвертый реактор Чернобыльской АЭС. Если бы сто девяносто тонн урана в нем рванули по-настоящему, тоже все кончилось бы на Земле.
– А что, – поддержал Иерихонский, – и ту дату легко пересчитать. Это будет «Момент-ноль: двадцать пятое точка сто восемнадцатое апре…». А?
– Если на то пошло, – вступил полковник Волков, оказавшийся здесь, – тогда надо и от Карибского кризиса шестьдесят третьего года. Там тоже были Моменты-0.
– Нет, не надо, – сказал Буров, – в тех мы не участвовали.
Эта дата, повторю, появилась только на часах «верхних»; в табло времен массового обозрения на этажах и в помещениях она не попала. И в информсети института об этом происшествии также ничего не сообщалось. Тоже был небольшой спор, который также погасила реплика Бурова:
– Сообщить такое – это то же самое, что самим обрезать канаты и отпустить Шар с миром. Или даже помочь ему удалиться за атмосферу, в космос. Нам же житья не будет. Вы этого хотите?
Этого не хотели. Невзирая ни на что.
Крупны, даже громадны были действия ниивцев в эти два месяца. И Земля оказалась для них мала и тесна, поэтому естественно, что они вышли в космос: сначала в околосолнечный за астероидами, потом в МВ в Шаре. Была в их размахе некоторая соразмерность вселенским событиям, дрейфу М31 например. Но открытие Пеца – Любарского было неизмеримо крупнее, огромнее, вселенскее.
Наверху была не МВ, залежь НПВ и МВ-светил, откуда это можно черпать для всяких интересных дел, – а Вселенная. Еще более мощная и страшная в своей изменчивости, с размахом от вещества до антивещества, чем та, что окрест.
Громадность этого факта спускала их кувырком вниз.
…И получалось, что МВ-солнца светят зря, что вся гигантская работа по проекту К-Атлантиды была напрасна.
«Тема исчерпана и закрыта».
Часть V
Сотворение, оно же соучастие
(…поскольку назревают претензии, что автор мало уделяет внимания личной жизни и особенно лирическим переживаниям своих героев, то мы сейчас не просто восполним недостаток этого дела в романе, но эпиграфами к главам этой части ахнем по любовной лирике в галактическом масштабе. Так сказать, по площадям. Для выполне плана.
Побоку надоевшего К. Пруткова-инженера с его сентенциями! За основу берем знаменитые стихи раннего Евтушенко:
Со мною вот что происходит:Совсем не та ко мне приходит,Мне руки на плечи кладетИ у другой меня крадет… –и так далее.
Даже если кто и не читал стихов, то все равно знает их по фильму «Ирония судьбы, или С легким паром», где они исполняются под гитару. (Главное, они созвучны душам большинства мужчин: он-то тот, а вот она не та… о-хо-хо. Особенно если не глядеться в зеркало.)
В связи с развитием межзвездного Интернета и стихи эти, и фильм приобрели галактическую известность. Сейчас будут даны их инозвездные вариации в обратном переводе на русский, но с сохранением местной специфики; каждая последующая глава будет увенчана одним лирическим вариантом для иномирян.
Автора удовлетворит, если у читача после этого возникнет обобщенный, космичный взгляд на лирические переживания.
Глава 31
Второй контрольный:
овладение или самозащита?
Со мною вот что происходит:
Совсем не та ко мне подходит,
Мне хобот на спину кладет
И у другой меня крадет…
Цивилизация слоноподобных,седьмая планета Антареса0Нина Николаевна, секретарша, после смерти Пеца и Корнева как-то все не могла найти себя. Она старательно и квалифицированно исполняла обязанности в приемной, выручала и подменяла порой заматеревшую Нюсеньку – но все было не то. Точнее, люди, которым она служила, были не те; далеко им было даже до Александра Ивановича, не говоря уже о Валерьяне Вениаминовиче. Даже новому директору.
…Любарский как-то застал ее убирающей могилы Пеца и Корнева на мысу над рекой. У него была потребность после вникания в дискеты, в теорию Вэ Вэ постоять там, мысленно пообщаться. Но на сей раз, завидев издали склоненную фигурку, он сконфуженно развернулся – и назад. Вспомнил свои записи в дневнике – неоднократные! – насчет памятника. И что ничего не сделал, дела отнимали время и мысли. Вспомнил, что и вдова Пеца, в квартире которой он все еще обитал по той же причине – сверхзагруженности – стала с ним как-то более холодна. «И поделом мне!..»
Наконец Нина нашла – если не себя, то предмет привязанности, предмет души. Поднялась как-то в нижнюю
