– Черт, вон там!
Амара резко развернула шарабан, соскочила на землю и ухватила коней под уздцы.
– Спрыгни, пожалуйста, дорогой господин! Двигай же своей прекрасной задницей, твою мать!
О, она успела оценить красоту моей задницы?
Я спрыгнул, и Амара повела шарабан в прогал между деревьями.
Теперь уже не нужно было прикладывать ухо к тракту, чтобы услышать нарастающий грохот копыт.
По мою душу – несомненно по мою! – пустился в погоню целый эскадрон. Почему-то вспомнилось прочитанное о том, как молодой Наполеон, потерпев на родной Корсике свое первое политическое поражение, три дня драпал оврагами и перелесками, будто вспугнутый заяц, обдирая о сучья свой тощий зад, а за ним гналась ватага корсиканцев от победившей партии. Корсиканцы, замечу, это классический тип горцев, которые могут прирезать за кривой взгляд. Бедняга Наполеон не жрал, не пил, не спал, поскольку его в любой момент могли настигнуть и взять за живое. В конце концов, его все же поймали, и, кажется, даже не один раз, и собирались вроде бы казнить, но он, ловкий, как и все пройдохи, сумел ускользнуть, сбежать в Париж, навсегда расставшись с детским пониманием политики. Я не Наполеон, конечно, но ситуация схожая. Сумею ли добраться до Норатора целым и невредимым?
Полная луна просвечивала сквозь набрякшие влагой листья: зеленоватая, похожая на сыр с плесенью. На Земле у меня не было времени поднять голову и как следует ее рассмотреть, так что я понятия не имел – похожа местная луна на земную или нет. Я несся по жизни, как скоростной поезд, некогда было не то что посмотреть вверх, а вообще оглянуться по сторонам.
Мы остановились среди густого кустарника. Лошади начали волноваться, фыркать, легонько ржать. Амара поочередно обхватила за морду каждую, что-то прошептала, и – чудо! – животные успокоились.
– Держи их за нагрудные ремни, Аран, я сбегаю гляну, что да как. О Свет Ашара… ну ты младенчик: вот эти ремни, вот! – Ее руки показали мне нагрудные ремни упряжи. – Держи их крепко! Не бойся, лошади не будут кусаться! – И она исчезла среди кустов быстрее, чем я успел моргнуть.
Стук и грохот копыт приближались. Мы отошли от дороги, наверное, метров на двадцать. Я, затаив дыхание, высвободил одну руку и стянул шляпу, зажал ее под мышкой и нервно начал сглатывать дождевую воду, обильно текшую с веток. Пальцы судорожно сжимали нагрудные ремни лошадей. Те вели себя спокойно, в полутьме блестели умные глаза.
Грохот копыт достиг крещендо и постепенно затих. Буквально через минуту из тьмы соткалась Амара.
– В Нораторе отдашь мне еще десять золотых, благородный господин… Простое путешествие? Так Белек говорил? По-моему, совсем не простое. Их там целый отряд, они злые как черти, скачут по мокрым камням, рискуя поскользнуться и угробить лошадей. Нет, ты все-таки сотворил нечто ужасное!.. Они на ежей похожи – столько у них мечей и кинжалов. Ты и правда не знаешь, кто они такие? От них воняет паленым. Они сожгли недавно что-то… или кого-то, потому что я слышу запах паленой плоти, черт тебя дери! Так что ты сотворил?
Я покачал головой. Я мог бы ей сказать, что отряд этот сжег гостиницу, где я воплотился, устроив Белеку импровизированные «похороны викинга», но это было все, что я знал. Патриоты они или злодеи – мне уже было без разницы. Главное – они хотели, чтобы моя душа рассталась с телом. И мне действительно фиолетово – патриоты они или злыдни. По-факту – они мои враги.
– Мне ничего не известно об этих людях, даю тебе слово дворянина.
Она горько хмыкнула. Слово дворянина, очевидно, не котировалось в ее понимании совсем.
– Не употребляй таких выражений в приличном обществе, иначе одни засмеют тебя, а другие сделают больно. На их клинках – яд. Не спрашивай, откуда я знаю – просто знаю. Это «Серебро змеи», чтобы уж наверняка спровадить кое-кого к праотцам. И не смотри на меня так, на мне нет ведьминого знака, если не считать вот этих украшений, – она с горькой иронией коснулась рытвин на лице, – я просто умею… чуять.
Я перевел дух: погоня пронеслась мимо, можно расслабиться… если получится, конечно.
– Мне все равно, ведьма ты или нет. Даже если ты ведьма – я буду тебе благодарен за то, что ты делаешь для меня.
Ее лицо на неуловимый миг застыло, превратилось в ужасную, усыпанную рытвинами маску, затем разгладилось, глаза взглянули на меня испытующе.
– Ведьмовство в Санкструме под запретом. Ведьм сжигают и топят. Особенно когда наступает черный мор. Странно, что ты этого не знаешь.
Теперь-то знаю. Как знакомо: под шумок обвинить в бедствии неугодную партию и уничтожить ее, или порядочно ослабить, или просто перелить гнев народа на неугодных, на удобного козла отпущения.
– Значит, придется это прекратить.
– Что прекратить? – Серые глаза, почти черные сейчас, смотрели на меня с внезапной растерянностью и злостью.
Снова облажался, дорогой Аран, поздравляю. Язык твой – враг твой. Нет чтобы молчать и слушать, мотая на ус, – трындишь, как та баба. Но я это прекращу. Я пришел в Санкструм не для того, чтобы карать.
– Я имею в виду – рано или поздно это прекратится.
– Что прекратится?
– Ведьм перестанут сжигать, Амара.
Она расхохоталась, запрокинув голову.
– Торнхелл, ты определенно чудак!
Наверное, да, пока не наберусь знаний о твоем мире. Но интересно. Значит, легальные маги – скажем так, лицензированные работники – тут в чести, а ведьмы, как те бомбилы на машинах, работают без лицензии, на свой страх и риск, и в случае, если их ловят, – жестоко получают по полной. Я сделал заметку на будущее: окончательно решить вопрос ведьм. Скоро понадобится блокнот, чтобы не забыть, удержать все заметки.
Амара оглянулась.
– Они уехали. Очень торопились за твоей головой, видимо. Они проедут еще много, думая, что удастся тебя нагнать, но не исключено – конечно, не исключено, милый ты мой господин! – что они оставят на Сером тракте в лесу засаду как минимум до утра. Нам желательно где-то переночевать, а поутру мы двинемся очень осторожно и совсем не по тракту. Тут неподалеку есть капище брай, я думаю, нам стоит остановиться там. Да, кстати, ты не говорил, что украл эту повозку и лошадей в храме Ашара.
Вот глазастая… Как же ей удалось определить? И когда? На лошадях клейма или на шарабане какие-то знаки? Или она просто… ну, просто видит истинное положение вещей?
– И шарабан, и лошадок я выиграл в кости у монахов.
Правая бровь взметнулась в ироничном изломе.
– О…
– Я правда их выиграл.
– О…
– Да я серьезно тебе говорю!
– О…
– Ладно, думай что хочешь.
– Спасибо.
Но почему-то я не мог больше на нее злиться. Мы вывели шарабан на тракт и осторожно двинулись вперед. Булыжники тракта влажно мерцали, то и дело подергиваясь тенями облаков. Мы проехали еще около получаса с превеликой осторожностью, затем Амара свернула в сторону, на неприметную лесную дорогу. Не знаю, как она ориентировалась
