Господи, он средневековый рэп читает какой-то… И так же, как рэп, его стихи звучат дерьмово.
Громовержец на троне,Как шут в короне,Вина в утробу влил –Ветры с громом пустил!Заржали все посетители трактира кроме тех, кто сидел за столом неподалеку от меня. Купцы, видимо, не слишком разделяли критику действующей власти. Если судить по упоминанию Растара, они были идейные монархисты. Обожаю идейных монархистов: после них по интеллекту – только дубовые табуретки.
Император красное дудлит,От чего его страшно пудлит.Сменял страну на бутылку,Вырыл Санкструму могилку!Из-за купеческого стола поднялся дюжий молодец в красной рубахе:
– Эй, хогг! Требуем уважения к нашему монарху Растару! От имени товарищей по партии Умеренных говорю – или закупоришь ты свой гнилой рот, или мы сами тебе его заткнем чипком от бочки. А второй вобъем тебе в задницу, чтоб ни охнуть ни вздохнуть не мог до скончания века!
Тонкие натуры, высокие нравы.
Трактир неодобрительно загудел, но купцы, уверенные в силе своей охраны, не испугались.
Партия Умеренных, что «выбрала Торнхелла подло». Хм. Не нравитесь вы мне, ребята. Вот нисколечко.
Интересно, а хогг – кто? Коньюнктурщик, подстраивающийся под политический момент, или же действительно поет то, о чем душа болит? Стишата, конечно, крайне хреновые, даже я могу лучше. С другой стороны, тут ценны не сами стихи, а посыл. То, что Растар – вонючий деградировавший алкаш, знают все, но нелишне об этом напомнить. Критика правительства, так сказать, снизу.
Вся страна пошла под ножГде чей труп – не разберешь!Йохо-хо да ах-ха-ха!Больше нету Санкструм-м-ма!– Заткнись, короткий!
Не указать ли Ренквисту дорожку –Прямо в задницу ведет.Пусть бредет впотьмах, несчастный,Дни и ночи напролет.Прямо в голову гаера от купеческого стола прилетела глиняная кружка, с грохотом лопнула, осколки рассекли певцу правое надбровье.
Я невольно оглянулся в поисках Амары, чувствуя, что сейчас будет.
Стряхнув кровь с лица, хогг стал в горделивую позу и шаркнул ножкой. Несмотря на глухое опьянение и удар, гаер был удивительно ловок в движениях. Он взметнул лютню над головой, опустил ее и ударил по струнам, декламируя и глядя в упор на обидчика:
Я короткий, да умен,А ты – длинный чудозвон!Поищи у себя в штанах,У тебя там маленький ах!Не знаю, почему намек на короткий член так бесит большинство мужчин. Видимо, потому, что намек зачастую попадает в цель, а длина детородного органа – это куда более важная величина, нежели достоинство монарха, которому служишь.
На поэта ринулись от стола сразу трое, повалили с ног и начали охаживать, пыхтя и отдуваясь; он свернулся калачиком, уберегая лютню от ударов.
Трактир заволновался, маленького хогга тут явно знали и ценили.
К гаеру кинулся еще один купец, вооруженный табуреткой.
– Разобью ему башку! Пусть мозг вытечет, чтобы не смел сочинять дрянные стишата!
А ведь разобьет. Я уже понимал, что слова в этом мире не расходятся с делом. То есть хоггу реально проломят голову, размозжат череп – убьют, другими словами.
Я сдвинулся на край лавки и выставил ногу. Тип упал, зарывшись носом в солому. Тут же подхватился с ревом, размазывая по харе кровяную похлебку. Болевой порог у него, видимо, отсутствовал.
Я вскочил и нашарил кастет баклера дрожащей рукой. Ну, цыганский барон был прав – его дар мне понадобился, и очень скоро.
Тип надвинулся, и я с ходу выписал ему кастетом в зубы, а сволочной мозг в это время подсчитывал количество купцов и охраны. Выходило – около двенадцати человек. Многовато, если все кинутся на меня.
– Наших бьют! – заорал я изо всех сил.
– Отбивайте Шутейника, – визгливо крикнул хозяин «Счастья», – он мне денег должен!
А как же я?
Шум в зале нарастал. Я различил сочувственные крики. Кто-то прыгнул мне на спину, повалил на пол. Я вдохнул обрезки соломы и закашлялся. Не успел опомниться, как меня начали потчевать сапогами по ребрам. Я слепо потянулся, ухватил за чье-то голенище, дернул на себя. Раздался грохот падающего тела.
Кто-то гаркнул:
– И этого убить во славу Растара!
Я ухитрился вскочить и увидел, что гаер стоит рядом со мной, в руке на струнах висят осколки лютни. Какое-то время мы держали круговую оборону, затем нам пособили посетители трактира. Драка стала всеобщей. После – не знаю, сколько прошло времени: десять секунд, минута или целая вечность – я пропустил удар в голову, меня на кулаках донесли до ближайшей стены, уперли в нее и начали бить чем-то грубым.
– Без ножей! Без ножей! – истошно вопил Кардал.
Мелькнуло рябое и озлобленное лицо Амары. В руках ее был то ли черенок, то ли скалка. Она пыталась пробиться ко мне.
Тут в ушах моих раздался хрустальный звон, на лицо хлынул винный дождь.
Сознание померкло.
Глава 19
К счастью, местное бутылочное стекло достаточно хрупкое, иначе не отделаться мне легким сотрясением мозга. Очнулся я быстро, хотя находился в сумеречном состоянии. Смутно помню, как купцов и их шнырей выбрасывали из «Счастья» – выносили, взяв за руки, как поднимался в освободившуюся от неугодных постояльцев комнату, волоча ненужную и такую громоздкую шпагу, и злая как фурия Амара держала меня под руку, а с другой стороны под руку держал меня давешний хогг, бормотавший:
– Слабаки пошли дворяне, голова хрустальная… ик!.. Ик!.. По башке – и сразу отбрыкнулся. Меня камнями били, череп свернули, дырка была такая, что носом дохну – из башки пар валит по зимнему времени, и ничего, существовал как-то…
С этими живыми костылями я кое-как добрался до кровати, и уже там усталость, пиво и последствия побоев взяли меня в оборот до утра.
Разбудили меня стихи, декламируемые хриплым похмельным голосом. Я перевел взгляд с черных просевших досок потолка на источник звука. Давешний хогг устроился на другой кровати, поджав ноги по-турецки, и аккомпанировал себе, похлопывая по донцу пустого медного кувшина:
Я буду долго говорить тебе – прощай,Пока не скажешь мне – постой, не уезжай.На нем были простая рубаха и исподние штаны цвета бедра испуганной нимфы, все в каких-то бурых – несомненно винных – пятнах, откуда торчали не по росту огромные босые ноги с дивно волосатыми лодыжками.
Я пью не потому, что хочу пить,Я пью, чтобы глаза твои забыть.– Проснулись, мастер Волк. Любо.
Левое его надбровье на живую сметали грубой нитью, стянув рану частыми стежками. На вытянутом лице с красноватой кожей ни следа отеков, какие могли бы быть у человека от трех литровых бутылок вина; правда, видны небольшие синяки на скулах от побоев. Я решил, что метаболизм у хоггов все-таки получше человеческого, организм быстрее залечивает раны и последствия попоек.
В приоткрытое оконце заглядывал любопытный солнечный луч и, честно скажу, лучше бы он этого не делал, поскольку
