– Когда узнаешь, поздно будет. А посему я порешил разгромить это осиное гнездо, подворье Романовых, чтобы о них на Москве ни слуху ни духу не было. Но сделать это надо с умом.
Окольничий взглянул на царя.
– Как именно?
– Надо найти повод для разгрома подворья и суда над Романовыми, чтобы в глазах народа все выглядело законно.
– Тебе так важно мнение народа?
– Да, важно. Я не желаю слышать от черни, что обманом и коварством взял власть, хочу, чтобы народ признал во мне царя строгого и справедливого. Вот почему мне нужен повод для расправы с Романовыми, последними из тех, кто хоть как-то может претендовать на престол. После меня должен править мой сын, и никто другой. Ты понимаешь меня, Семен?
– Как не понять, государь. Да вот где найти этот самый повод?
– А ты думай! Я тебя во главе сыска для чего поставил? Должностью хвастаться или службу нести?
– Я подумаю, государь.
– Прямо сейчас, при мне думай и выкладывай решение!
– Посоветоваться с верными людьми надо.
– Не надо ни с кем советоваться. Кроме нас двоих, об этом разговоре не должен знать никто.
Окольничий почесал бороду.
– Есть одна идея, только не знаю, подойдет ли.
– В чем идея?
– Можно человечка одного использовать. Есть такой дворянин Бартенев, казначей Александра Никитича Романова.
– Почему ты решил, что он станет работать против своего хозяина?
– А куда ему деваться, Борис Федорович? Бартенев неглупый человек. Он не станет служить боярину, который выступает против самого государя. Повелишь, я сегодня же хорошенько с ним поговорю.
Годунов встал с кресла, прошелся по зале, остановился, резко развернулся и проговорил:
– Хорошо, встречайся с ним и тайно вези его сюда, ко мне.
– Не много ли ему чести?
– Ты слышал, что я велел, Семен?
– Слышал, государь, только в голову не возьму, зачем тебе это. Я и сам справился бы.
– После разговора со мной он станет нашим человеком на подворье Романовых и думать не посмеет сделать что-то против меня. Когда мне ждать вас?
– Мои люди смотрят за подворьем Романовых. Как только Бартенев выйдет за ворота, я его возьму.
– Только тихо, Семен, чтобы ни единая живая душа про это не знала.
– Слушаюсь, государь.
– Тогда ступай! Тащи казначея сюда в любое время. Меня не будет, скажешь слугам – позовут. Стражников я предупрежу.
В тот же вечер, когда Борис Федорович находился в покоях сына, к нему явился слуга.
– Государь, прибыл Семен Никитич Годунов, с ним дворянин Бартенев.
– Быстро, – проговорил царь, погладил сына по голове, похвалил за красивые рисунки и прошел в залу.
Он сел в кресло, строго взглянул на пришедших.
– Ну?..
Растерянный дворянин поклонился, рукой коснулся ковра.
– Долгих лет тебе, государь.
– И тебе того же.
Окольничий же доложил:
– Вот, государь, доставил Бартенева.
– Вижу. Оставь нас вдвоем, да встань у дверей, чтобы даже стражники не могли ничего слышать.
– Слушаюсь. – Окольничий вышел.
Годунов вонзил в дворянина острый взгляд, под которым тряслись и не такие люди.
– Мне известно, кто ты, чем занимаешься у Романовых. Но я не знаю, что они замышляют, в том числе и Александр Никитич. Предупреждаю, на вопросы царя надо отвечать правдиво и полно. Ложь и молчание являются государственным преступлением, кара за которое – смерть. Это понятно?
Бартенев закивал.
– Да, государь.
Он сильно боялся, руки его дрожали, ноги пробирала судорога, голова тряслась. В глазах дворянина виднелся неподдельный животный страх.
Годунов усмехнулся.
– Сядь на лавку, а то от страха в обморок упадешь.
– Благодарю, государь. – Бартенев присел на лавку, сжал дрожащие руки.
– Отвечай, для чего Романовы собирают холопов у себя на подворье?
– Государь, об этом я могу говорить только с чужих слов.
– Говори с чужих.
– Слыхал я от людей, близких к боярину Федору Никитичу, что Романовы всерьез опасаются за собственную безопасность. Они думают, что ты, государь, уж прости, хочешь извести весь их род. Поэтому и собирают по своим вотчинам холопов. Те с оружием, больше с саблями, бердышами. Пищалей и самопалов мало, где-то десятка два.
– А сколько ратников на подворье?
– Точно не скажу, государь, примерно сотни полторы.
– Кто начальствует над ними?
– У каждого отряда числом человек в тридцать свой начальник, ну а над всеми Федор и Михаил Никитичи.
– Значит, Романовы решили, что я намереваюсь извести весь их род? Но разве полторы сотни холопов, большинство из которых и военного опыта не имеют, защитят их?
– Александр Никитич говорил, что если укрепиться на подворье, царь не решится на сражение.
Годунов ухмыльнулся.
– Верно говорил твой господин. Ни с того ни с сего напасть на подворье любого боярина невозможно. Это вызовет гнев сперва москвичей, а следом и всего русского народа.
– Так же и Александр Никитич говорил.
– Из твоих слов выходит, что Романовы укрепляются для защиты, а не для нападения.
– О каком нападении может идти речь, государь? Федор Никитич очень умный человек, он прекрасно понимает, что это смерти подобно, себе дороже выйдет.
– Не все ты знаешь, казначей. Романовы рассчитывают на то, что болезнь подкосила меня, готовят государственный переворот.
Бартенев открыл рот от удивления.
– Переворот?
– Именно. У Разбойного приказа есть доказательства этому. Но готовят хитро, скрытно, вовлекают в заговор все больше людей. Понятное дело, я допустить этого не могу. Федор Никитич все верно рассчитал. Царь не решится на захват подворья. Это вызовет волнения в городе. Но когда появятся веские доводы, я вынужден буду это сделать. Иначе возникнет угроза самой государственности.
– Извини, государь, я плохо понимаю тебя.
– А тебе и не надо ничего понимать. Вон на столе бумага, рядом перья. Садись и пиши донос в Разбойный приказ.
– Донос?
Годунов повысил голос:
– Тебе что, уши заложило?
– Нет, государь, я сейчас. – Бартенев сел за стол, взял перо, пододвинул к себе лист бумаги. – А что писать-то, государь?
– Пиши. В Разбойный приказ от дворянина Бартенева, казначея боярина Александра Никитича Романова. Сим доношу, что бояре Романовы имеют намерение отравить царя Бориса Федоровича и его семью, для чего на подворье втайне держат коренья, из которых знахари, верные Романовым, должны сделать яд, который и подсыплен будет государю с семьей во время одной из трапез.
– Но это же неправда.
– Пиши, если с головой распрощаться не хочешь. Поставь подпись и дату.
Бартенев написал, склонил голову и сказал:
– Это значит, что ты, государь, теперь имеешь повод уничтожить род Романовых.
– Ты сделал свое дело, за что будешь изрядно вознагражден, когда заговор будет раскрыт. Семен!
Окольничий вошел в залу.
Годунов кивнул на лист бумаги:
– Забери!
Семен взял донос, прочитал.
Борис Федорович взглянул на него и спросил:
– Думаешь, откуда взяться ядовитым кореньям на подворье Романовых?
– Да, государь. Это несложно сделать. – Окольничий кивнул на Бартенева. – Я дам ему коренья. Он пронесет их в дом и спрячет где-нибудь в укромном месте. Потом мы займем подворье и найдем их.
– Нет, это рискованно. Коренья могут быть случайно обнаружены до начала захвата поместья.
– Как же тогда быть?
– Мне все приходится решать самому! Неужели трудно догадаться, что во время захвата подворья туда можно пронести все что угодно, а затем найти и объявить, что оно находилось
