– Князья сами торопятся. Вот только куда? Это узнаем позже. Начинается самое главное в деле Григория – царевича Дмитрия.
– Оно сильно попахивает плахой.
– Ничего. Сдюжим.
– Мы-то сдюжим, а Гришка? Лично у меня на него особой надежды нет. А повяжут его, и всем нам конец. Даже князьям.
– Ты думаешь, что они не просчитали все до мелочей?
– Они-то, наверное, просчитали, да Гришка может всех под монастырь подвести.
– Эх, Фадей, товарищ ты мой дорогой, чему быть, того не миновать. Все мы в руках Божьих. Как решит Господь, так и будет. Милость невиданная или казнь лютая.
– Это так.
За разговорами друзья вышли к Кремлю, к торговым рядам.
Степан Закатный рассказал им, где стоит пекарня. Костыль и Холодов вошли в заведение и увидели человека в хорошей одежде, приглядывавшего за работниками, месившими тесто.
– Долгих лет тебе, Емельян Егорыч, – сказал Андрюша.
На лице пекаря нарисовалось удивление.
– Вам тоже, – машинально проговорил он и тут же спросил: – Мы разве знакомы?
– Не важно, – сказал Холодов. – Мы к тебе по делу явились.
– Лишнего хлеба нет, сразу говорю. И муки осталось дня на два. Потом закрывать пекарню придется.
– У нас к тебе другое.
– Да? Ну давай, говори.
– Ты слушай, не перебивай, не задавай ненужных вопросов.
– А вы не обознались? Вам точно я нужен?
– Не обознались. Значит, так. Сегодня, лучше прямо сейчас тебе надо пойти в Чудов монастырь, найти там монаха Мисаила или Варлаама либо обоих и передать втайне, чтобы после вечерней молитвы они вышли к реке, там, где раньше подворье бояр Романовых было. Это все. Ты понял?
– Братья спросят, от кого весточка. Что им сказать?
– Они сами это поймут.
– А коли не смогут выйти?
– Тогда пусть передадут, когда выйдут. Не явятся сегодня, завтра опять придем в это же время.
– Ладно, пойду передам. Только сразу говорю, что если за это люди Семена Годунова возьмут меня, то укажу на вас, таить ничего не буду.
– Да, если возьмут, то так и сделай.
– Пошел я. И вы ступайте.
Вечером, как отзвонили колокола храмов и монастырей, на берегу реки, недалеко от Варварки, где когда-то стояло подворье Романовых, появились трое всадников. Это были Холодов, Костыль и Отрепьев.
Григорий оставил спутникам коня и прошел к проулку, идущему от Варварки. Было прохладно, небо затянуло черными облаками.
«Снег пойдет», – подумал Отрепьев.
Воды потемневшей, принявшей свинцовый окрас реки накатывали на берег. Вокруг никого.
Но вскоре в проулке появились два монаха в рясах. Отрепьев узнал Варлаама Яцкого и Мисаила Повадьина. Они подошли к нему, поприветствовали своего товарища и предводителя.
– Давненько тебя не было видно, брат Григорий, – сказал Мисаил.
– Да, пришлось помотаться по Руси. Люди Семена Годунова искали меня?
– Да так, без усердия, – ответил Варлаам. – Поспрашивали, куда ты делся, дядю твоего, я слышал, потрясли. На том все и закончилось. Зачем звал-то, брат Григорий?
– Вы по-прежнему со мной?
– Об этом нас уже спрашивал человек от тебя. Да, мы с тобой.
– Ну и хорошо. Послезавтра уходим из Москвы.
– Послезавтра? Почему так рано?
– Время пришло. Пойдем в Киев.
– Вот и славно, – сказал Варлаам. – На Москве скоро есть нечего будет. В монастыре запасов до весны хватит, коли урезать пайку, а потом что? Озимые уже не взойдут. У купцов хлеба много, да не укупишь. Уходить надо немедля, покуда голод не настиг. До него недолго. Но сомнения одолевают.
– В чем? – спросил Отрепьев.
– Дойдем ли до Киева сами, без провожатых?
Отрепьев знал, что беглых монахов будут тайно сопровождать Холодов и Костыль, которые знали дорогу, но не подал вида, подумал и переспросил:
– Провожатый, говорите, нужен? Это верно, да где же взять его?
– Есть один, – ответил Мисаил, – Иван Семенов. Он прежде в монастыре обретался, потом ушел.
– Откуда он дорогу в Киев знает?
– Так годов ему много, везде побывал. Его теперь старцем Ивашкой люди называют.
– Я недавно в торговых рядах его видел, – сказал Варлаам.
– И что, раскрыл ему наш замысел?
– Нет, конечно, просто спросил, как живет. А он в ответ, мол, уходить собираюсь в южные края. Тут оставаться – смерть. Я намекнул, дескать, люди говорят, в Польше хлеба в избытке. Он ответил, что можно и в Польшу. А как пройти? Ивашка мне: это не сложно, были бы деньги на дорогу.
Отрепьев задумался. Решать, брать ли провожатого, без князя Губанова он не мог, поэтому сказал:
– Поначалу мне надо поглядеть, что это за человек.
– Можно устроить.
– Тогда так, братья. Завтра в полдень встречаемся в Иконном ряду. Позовете туда этого Ивашку. Тогда и скажу, пойдет он с нами или нет. Вы же готовьтесь к дороге.
– А что нам готовиться? У нас, кроме ряс, ничего нет, – сказал Варлаам. – Как пойдем-то, брат Григорий, не имея ничего?
– Деньги на первое время будут, потом сбор на постройку храма устроим.
– Это другое дело.
– Значит, завтра в полдень в Иконном ряду. Будьте там с Ивашкой, я со стороны на него погляжу. Люди, которые дадут мне деньги, тоже посмотрят. Если решим брать с собой старца провожатым, то я подойду к вам. Если этого не случится, через полчаса уходите. Значит, не годится старик. Найдем другого или вообще без провожатого пойдем. Язык до Киева доведет.
Князь Губанов выслушал Отрепьева. На предложение о провожатом он ответил отказом, но изменил решение под влиянием князя Харламова. Тот слышал об Иване Семенове, а Степа Закатный знал его.
– Ничего, Иван Петрович, – проговорил Харламов, – пусть берут с собой Ивашку. Вреда от него не будет, а дорогу знает, почитай, всю Русь обошел.
– А коли он человек Семена Годунова?
– Нет. В этом будь уверен.
– Коли ты, Иван Дмитриевич, так говоришь, то и ладно. Но поглядеть на него надо.
Вскоре Григорий Отрепьев, Мисаил Повадьин, Варлаам Яцкий и Иван Семенов ушли из Москвы.
К ближайшему яму выехали Андрюша и Фадей Костыль.
Иван Петрович Губанов тоже покинул стольный град.
План князей продолжал воплощаться в жизнь.
Глава 10
Григорий Отрепьев и его товарищи уже больше месяца находились в пути. Им приходилось нелегко. Не на всех ямах удавалось нанять повозку. Лошади если и были, то плата за них оказывалась несусветной. Посему беглые монахи передвигались медленно, делали от силы двадцать – двадцать пять верст за день. Иногда помогали добрые люди, подвозили на телегах до ближайшего села или города. Нередко они шли пешком, особливо тогда, когда наступала оттепель и дороги вновь развозило.
10 ноября путники вышли к постоялому двору, расположенному на перекрестке у деревни Дроба, в восьмидесяти верстах юго-западнее Калуги.
Их встретил мальчишка лет четырнадцати.
– Издалека идете, отче?
– От самой Москвы.
– И куда путь держите?
Отрепьев улыбнулся.
– Тебя звать-то как, любопытный?
– Степкой.
– Так вот, Степка, куда мы
