– Передай, что пришли дьякон Григорий Отрепьев, иноки Мисаил, Варлаам да Иван.
Монах ушел, вскоре вернулся и сказал:
– Отец Елисей наказал тебе, брат Григорий, одному зайти, остальным покуда подождать. Они могут в трапезную пройти, там их накормят.
Мисаил усмехнулся.
– Благодарствуем, брат, сыты мы.
– Ну, как знаете. Идем, брат Григорий.
Монах провел Отрепьева до кельи архимандрита Елисея Плетенецкого.
Тот сидел за столом, что-то писал, оторвался от своего занятия и посмотрел оценивающим взглядом на человека, о котором говорил с князем Константином Острожским.
– Здравствуй, Григорий.
– Здравствуй, отец Елисей. – Отрепьев поцеловал руку, протянутую настоятелем.
Тот перекрестил его.
– Храни тебя Господь. Ты приехал со своими товарищами?
– Да, отец. Это…
Настоятель прервал Отрепьева:
– Мне известно, кто они, а вам знакомы законы монашеской жизни. Устраивайтесь в кельях. Завтра я представлю вас всей братии.
Утихли метели, отступил мороз, отзвенела весенняя капель, спала вода в Днепре. В свои права вступило лето.
Отрепьев, Повадьин, Яцкий и Семенов жили в обители. Григорий, как от него и требовалось, продвинулся, занял то же положение, что и в Чудовом монастыре. Прирожденные способности и опыт, полученный на Москве, в русских обителях, выделяли его среди других монахов.
Отрепьев помнил приказ князя Губанова, думал, как ему выставить себя в качестве царевича, и решил прикинуться больным. Тут и припадок показать можно, а потом и тайну приоткрыть.
На следующий день после молитвы он упал наземь и забился в судорогах. Монахи бросились к нему, держали, покуда не успокоился, отнесли в келью, доложили настоятелю о беде.
Архимандрит Елисей пришел в келью Григория. Тот лежал на лавке, держа крест на груди.
– Я хотел просить тебя зайти ко мне, отец, но ты сам это сделал. Спасибо.
– Тебя лекарь наш смотрел?
– Отец Данила? Покуда нет, – слабым голосом пролепетал Отрепьев. – Да и не поймет он ничего в моей хвори.
– Что за хворь такая?
– Падучая. От нее, как говорили и заморские доктора, избавления нет.
– Черная немочь? – переспросил архимандрит и присел на табурет у стола. – Давно она терзает тебя?
– С рождения, но я помню припадки годов с пяти, когда… – Отрепьев замолчал, закрыл рот ладонью, показывая, что сболтнул лишнее.
– Чего ты умолк, Григорий?
– Отец Елисей, коли продолжать разговор, то мне придется сделать признание, в которое никто не поверит, хоть я и скажу истинную правду.
– О чем это ты?
– Прости, отец, я виноват перед тобой!
– В чем виноват?
– В том, что выдал себя за другого.
– Уж не бредишь ли ты?
– Если бы. Нет, сейчас я в здравом уме и твердой памяти.
– Ну если ты не Григорий Отрепьев, то кто же тогда?
– Только не смейся, отец Елисей. На самом деле я царевич Дмитрий, сын Ивана Васильевича Грозного от Марии Федоровны Нагой.
Удивление архимандрита переросло в изумление.
– Кто? Царевич Дмитрий?
– Да, отец Елисей.
Настоятель взял себя в руки.
– Это невозможно. Шуйский доказал, что истинный царевич погиб.
– Погиб не я, а как раз тот мальчик, которого звали Григорием, Юшкой Отрепьевым, сын московского стрелецкого сотника, зарезанного в немецкой слободе.
– Это невозможно, – повторил Елисей Плетенецкий.
Отрепьев же продолжил:
– Помню дворец в Угличе, ребят, с которыми играл во дворе. Петруша Колобов, мать его была постельницей, Бажен – сын кормилицы. Мамку Василису. Дядьев смутно. Ночь, когда мама разбудила меня, одела и вывела через какой-то ход, невиданный мною ранее, во двор, где стояла повозка. Там же мальчик, которого люди дьяка Битяговского извели.
– Допустим, – растерянно проговорил настоятель, – но где тебя столько лет скрывали, а главное кто? Когда царь разгромил подворье Романовых, по Москве пошли слухи о том, что настоящий царевич Дмитрий жив. Я не верю в это, но все же отвечай на вопрос.
Отрепьев вздохнул.
– Извиняй отец, это не только моя тайна. Скажу лишь, что люди, которые прятали меня, весьма влиятельны.
– Тогда они должны были запретить тебе рассказывать о тайных делах. Это грозит их жизни.
– Они и запретили. Но боюсь, отец, не выжить мне. Как-то лекарь немецкий сказал, что с хворью этой проклятой можно прожить долго или же припадок убьет за день. Страшусь, что мой час наступил. Должен же я перед смертью исповедаться?
– Странная исповедь. Да и не похож ты на больного.
– Ты не веришь мне?
Архимандрит ответил категорично и кратко:
– Нет!
Отрепьев вновь тяжело вздохнул.
– Другого не ожидал. Я и сам не поверил бы.
– Я пришлю к тебе монастырского лекаря. А потом… – Архимандрит встал и вышел из кельи.
Вскоре туда пришел лекарь Данила, осмотрел Отрепьева, поспрашивал о недуге, отправился к настоятелю, сказал ему, что с падучей никогда дела не имел, спросил разрешения выйти в город посоветоваться с доктором.
Архимандрит отпустил его и задумался над тем, что услышал от Григория.
Размышлял он долго, затем встал, прошелся по келье, перекрестился на образа и проговорил:
– Нет, такого быть не может. Константин Константинович просил меня принять московского беглеца. Он намекнул бы мне, что за инок явится в обитель, однако не сделал этого, стало быть, ничего не знал. Но зачем врать Григорию?
Вернулся лекарь Данила.
– Ну что?.. – спросил у него настоятель.
– Доктор Лубина, известный в городе, рассказал мне об этой хвори. Припадок, похоже, был настоящий. Григорий не притворялся.
– Его жизнь в опасности?
– Коли пережил припадок, то нет.
– Он не мог не знать об этом.
– Не мог.
– Хорошо, спасибо, ступай.
– Доктор дал снадобья от головной боли.
– Помоги Григорию, побудь с ним, покуда не встанет.
– Да, отец Елисей, сделаю.
– И еще, Данила, хворь эта незаразная?
– Доктор сказал, что нет. Врожденная, угрожает только хворому.
– А как часто бывают такие приступы?
– У кого как. В детстве и отрочестве они часты, со временем их становится меньше, но полностью излечение не приходит.
– Это все, что я хотел знать.
На следующий день Григорий был уже на ногах, пришел к настоятелю и заявил:
– Извиняй, отец, но жить тут, коли нет мне доверия, я не могу.
– Ты пришел сюда сам, добровольно, волен и уйти, когда захочешь. Отпущу.
– Дозволь пройти в город. Мне нужны лавки, где продают лекарственные снадобья.
– Я же сказал, ты волен уйти.
– Благодарствую.
Отрепьев покинул монастырь, побродил по окрестностям, завернул в переулок, к шинку «У Гнеся».
Михайло оказался на месте.
– Отец Григорий! Наконец-то тебе что-то понадобилось, да?
– Мне надо встретиться с паном Горевецким.
– Может, передать ему что-то? Сам он сюда не придет.
– А надо, Михайло.
– Ладно, пошлю сына, а ты пока перекуси чего-нибудь.
– Сыт. У тебя есть отдельная комната?
– Как не быть? Есть. Пойдем, покажу. – Шинкарь провел Григория в небольшую комнату, где умещались только лавка для сна да стол. – Тут обожди. Олесь быстро сбегает на подворье пана.
– Добро.
– Может, хоть квасу с пирогами?
– Не надо ничего.
– Как знаешь.
Вельможа, как и сказал шинкарь, не приехал. Вместо него появился Холодов.
– Опять ты?
– Как видишь. Что за дела к пану?
– Вообще-то, не к Горевецкому, а к Губанову, но князь велел через пана.
– И какая у тебя просьба?
– Не просьба. Андрюша, мне совет нужен.
– Говори.
– Ты можешь решать за князя?
– Смотря что.
– Дело серьезное.
– Ну так говори, послушаю. Разберемся.
Отрепьев изложил Холодову суть разговора с настоятелем обители.
Холодов спокойно выслушал его, улыбнулся и
