«…Мы долго шли по дороге. Ночами было очень холодно и многие замерзали. Все время шел дождь… Вдоль обочин лежали полураздетые люди… На перекрестке стояли бронетранспортеры с белыми крестами на броне. Возле них стояли солдаты, которые говорили по-польски, и офицер-прибалт… Мужчин отделили, отвели в сторону и расстреляли. Потом построили женщин и стали выбирать, как на рынке… Мне повезло, меня изнасиловали всего пять раз. Ночью, когда все заснули, я выбралась и убежала в лес. Долго блуждала, пока нашла деревню. А всех, кто остался там, убили, детей тоже…»
Таких воспоминаний были десятки, сотни, тысячи. Их дополняли видеоролики и фото, где все было ясно без комментариев. Забитые трупами рвы. Дома, превращенные реактивными снарядами в руины. Забитые беженцами шоссе: детские коляски, тачки из супермаркетов, нагруженные нехитрым скарбом, замурзанные худые дети. И снова трупы, трупы на обочинах дорог, в канавах, на столбах… Сгоревшая бронетехника, русская вперемешку с европейской. Стоящие на коленях пленные в форме бундесвера и строй солдат, вскинувших автоматы, в русской форме.
Поняв, что еще чуть-чуть, и он не выдержит, Кирилл вернулся к аналитическим статьям. Перед ним развернулась хроника вооруженного противостояния, длившегося почти год. Разрозненные части российской армии и ополченцы сопротивлялись оккупантам. Но итог везде был один: поражение и тотальная зачистка территории. Добила Кирилла таблица человеческих потерь. Данные были указаны приблизительно, но цифры говорили сами за себя: не Чума и атомные бомбы стали главной причиной смерти граждан России. Гораздо больше погибло от пуль оккупантов, от голода и болезней.
Кирилл читал всю ночь, спать ушел на рассвете, но проспал немного. Во сне отец дирижировал массовым насилием над женщинами, стрелял в детей, давил гусеницами танка связанных пленных. Где-то на краю сознания, как птица в клетке, билась мысль, что это невозможно, что отец воевал на фронте, а не в тылу, но навязчивый кошмар не проходил. Проснулся Кирилл еще более разбитым, чем засыпал.
Когда он проснулся, деда не было. Стоило ему появиться, как Кирилл с порога на него накинулся:
– Это невероятно! И это правда!
– Да, – ответил дед. – Это правда.
– Но… – Кирилл замолчал и вдруг закричал, надрывая глотку: – Как же вы это допустили?! Вы, офицеры, мать вашу так и эдак!
Он схватил деда за грудь, поднял в воздух.
– Поставь на место, сопляк! Уши оборву! – рявкнул дед, встопорщив седую бороду.
Кирилл послушался, разжал руки.
– Все, парень? Больше истерик не будет?
– Не будет, – Кирилл засунул дрожащие руки в карманы, опустился на лавку.
Пахом снял верхнюю одежду и сел напротив Кирилла.
– Русским не нужен никто со стороны, чтобы устроить себе лютый песец. Мы сами с этим отлично справились…
Дед рассказал свою версию той истории, которую Кирилл учил в школе, захватывающую версию очевидца и участника. Он был тогда лейтенантом, только что из училища. На его глазах разваливали армию, превращая дивизии в бригады, а бригады – в кадрированные полки. Когда передавали под контроль НАТО стратегические ядерные объекты, он молча держал руки по швам – потомственный офицер, военная косточка.
Он своими глазами видел, как вымерзали и умирали от голода города и села. За протокольной фразой «коллапс инфраструктуры» скрывались сотни тысяч трагедий и смертей. Все произошло не за один день: страна умирала постепенно. С телеэкранов объясняли: трудности временные, МЧС работает. К тому времени единственным работающим министерством в стране осталось МЧС. А теперь, дорогие телезрители, немного позитива и гламура.
Русские наблюдали, как продавалась власть: за замки в Европе, за яхты, за альпийские курорты. Видели, как страну растаскивают по частям. Да ее уже к тому времени не было, страны: так, кучка уделов, управляемых князьками, которые уже не боялись Москвы. Все шло своим чередом, даже когда ползучая оккупация стала явной.
В Европе дела шли неважно: мультикультурализм и толерантность достигли апогея. Во многих странах считалось нормальным, что дети, начиная с детского сада, не должны различать, кто мальчик, кто девочка. Традиционная семья ушла в прошлое. Демографический кризис опустошил Европу.
Толпы мигрантов-мусульман заполонили европейские города. У них с идентификацией и с размножением все было в порядке. Мусульмане стали прибирать власть к рукам: Франция, Германия, Бельгия, Голландия… Радикальный ислам пошел в наступление.
Европейцы за бесценок распродавали недвижимость и переезжали на восток – подальше от мусульман. Мигрантам не нужны были визы: Россию вовремя приняли в Европейский Союз.
Русские и глазом не успели моргнуть, как уже на всех ключевых постах сидели выходцы из Старой Европы, а финансовая сфера полностью перешла под контроль европейских консорциумов. Нашлись такие, кто радовался: земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет, приходите и владейте. Рано радовались…
Началась война, и маски оказались сброшены. Сначала обмен ядерными ударами с Халифатом и Китаем, потом стремительное, как лесной пожар, распространение Чумы, поставило жирный крест на том, что еще оставалось от русской государственности. Сопротивление разрозненных русских войск было жестоко подавлено частными армиями, в которых многонациональным сбродом командовали кадровые офицеры немецкой, английской и израильской армий.
Оставшиеся в живых ушли в подполье, дополнив собой пеструю мозаику антигосударственных групп.
– А кто же тогда выпустил Чуму? В школе нас учили, что русские, – спросил Кирилл. – Но я думаю, что это не так, тогда бы они из образовавшегося хаоса как можно больше выжали.
– Хочешь знать, кто выпустил вирус? Посмотри на тех, кто синтезировал вакцину. Как только мировая элита сосредоточилась в технополисах, судьба остальных была решена. Идеально бесчеловечный план: убить потребителей нужных хозяевам ресурсов, оставив только обслугу.
– Но ведь войну это не остановило, – Кирилл покачал головой.
– Кому война, а кому мать родна, – дед усмехнулся. – Все равно хозяева сами не воюют, воюет быдло. А чего быдло жалеть?
