– Идиотка! – сказала я. – Ты о ребенке подумала, дурища?
И мне самой стало страшно: что, если удар моих каблуков пришелся не в бок, а в живот?
– О ребенке? – переспросила она и вдруг зарычала. Мне показалось – вот теперь Диана спятила бесповоротно.
И я заорала во всю глотку:
– Помогите!!!
Потом мне было дико стыдно за этот вопль. Но тогда я вдруг поняла, что вот сейчас она меня убьет.
Как я вскочила, как уносила ноги с того двора – сама не понимаю. Я примчалась на троллейбусную остановку – а это метров шестьсот по меньшей мере. Там стояли люди. Я спряталась за основательного дядечку и выглядывала, опасаясь увидеть бегущую Диану. А потом я попросту уехала на первом попавшемся троллейбусе. Конечно, он завез меня к Афанасьевским Горкам, иначе и быть не могло.
– Самое для тебя место, – сказал Сашка, когда я ему позвонила и обрисовала ситуацию.
Там, на Афанасьевских Горках, еще в восемнадцатом веке купчина Афанасьев построил две богадельни – для одиноких вдов и отставных солдат. Как-то так вышло, что там вскоре стали селить умалишенных.
– Я должна встретиться с твоим Семеновым.
– Не трожь Семенова. Он нам нужен в здравом уме и твердой памяти.
– Ну, Сань!
– Ласточка моя!
Ласточкой он называл меня, когда хотел предупредить: еще немного, и случится скандал с воплями и угрозами.
Я притихла, и он сказал тогда, что это дело окончательно раскроют и без меня. И Семенов наверняка сам догадался, что деньги, данные в долг покойному Станиславу, были взяты из семейного бюджета, следовательно, желание седовласого супруга хоть как-то возместить утрату – по-своему законное. Он, скорее всего, вынес из секретной квартиры что-то дорогостоящее, но уж с этим Семенов отлично разберется без подсказок.
Конечно, Сашка был прав, абсолютно прав. Но ведь и я была права! Не прошло и часа, как я спасла ту женщину от большой неприятности. Вряд ли бы моя дурища зарезала ее насмерть, но попортить внешность вполне могла… внешность, да…
Я давно вышла из сопливого возраста, когда женщина старше тебя на десять лет – уже ровесница твоей бабушки. Дама, давшая деньги Станиславу, была не так уж молода, я видела ее лицо лишь несколько секунд, да и не вглядывалась, ошарашенная появлением седовласого похитителя, но в том, что ей больше сорока, я могла поклясться. В придачу она была некрасива. Бывают такие правильные лица, которые должны бы считаться красивыми, а вот не получается. Женщинам с такими лицами почему-то кажется, будто им можно стягивать волосы в хвост или собирать в узел на затылке, не выпуская ни единой прядки на лоб или виски. Получается голова, которую будто маслом облили и старательно пригладили. Хотя как раз хвоста из-под шапочки не свисало…
Если бы эту женщину затащить к нам в салон, она бы еще успела лет пять-шесть побыть привлекательной…
По дороге домой я зашла к соседке Мусе – убедиться, что выгляжу прилично, куртка в порядке, рожа не перемазана. Если Валера узнает, что я воевала с дурой, у которой в руке был кухонный нож, достанется мне на орехи!
– Ма, дед что-то совсем никакой, – сказал в прихожей Лешка.
– А что?
– В шахматы сыграть не захотел.
– Не допекай его. Дед имеет право отдохнуть от тебя с твоими шахматами.
И в самом деле, ему восемьдесят два годика. Он и так делает, что может: контролирует Лешку, помогает парню делать уроки, возится со стиралкой. Вот только на улицу выходит все реже.
И я подумала: «Неужели?»
Нет, я понимала, что ждать дедовой смерти неприлично! Он вел себя, все это признавали, безупречно! Он сам себя обслуживал, не ныл, не требовал ухода. Он просто потихоньку угасал.
Но я хотела ребенка, девочку…
– Господи, прости мою душу грешную… – беззвучно прошептала я.
Валера, как всегда, сидел спиной к семье, рожей в монитор.
– Пельмени будешь? – отрешенным голосом спросил он.
– Откуда у нас пельмени?
– Я в «Полтиннике» заказал. Реклама была – если сумма заказа больше трех тысяч, доставка бесплатно. Дед отследил.
Мне опять стало стыдно.
Он так старался быть полезным семье, а я?..
– Хочу, конечно. Что вы еще заказали?
– Яйца, вермишель, картошку… Ты деда спроси, он все по списку принимал.
– Ма-а! – заорал из своей комнатушки Лешка. – Завтра нужно по двести рублей принести, послезавтра у русички именины!
Да, я жила обычной жизнью семейной женщины, довольно скучной, в которой несколько основных смыслов: продукты, коммунальные платежи, стирка-уборка, Лешкины школьные и шахматные дела. Если бы можно было одним махом запасти продуктов на год!
Про Диану я вспомнила, когда уже ложилась спать.
В том, что она не погналась за мной, ничего удивительного не было: она бы при всем желании не догнала. Покойный полковник, надеюсь, его на том свете перекидывают со сковородки на сковородку, не допустил бы, чтобы жена и дочь ходили куда-то заниматься спортом. Им следовало сидеть дома – и точка.
Но утром она не вышла на работу.
В голову мне полезли бешеные варианты: она сидела под деревянным замком всю ночь, дожидаясь, пока та женщина утром выйдет, набросилась, поцарапала, была схвачена соседями и сдана в ментовку…
Когда прошел час и стукнуло десять, я позвонила ее драгоценной мамочке.
Для Дианы матушка была главным авторитетом – на том основании, что бедная женщина с детства развивала ее эстетический вкус: смотри, какой милый листик, какой цветочек, какая птичка… При этом понятие о гармонии у Дианы было в зачаточном состоянии, чувство цвета отсутствовало вообще. Девочки с ней намучились, пока удалось одеть ее по-человечески.
Драгоценная мамочка не научилась пользоваться даже простенькой мобилкой, которую ей подарила Диана. Я полчаса не могла до нее дозвониться – она по тупости своей все время сбрасывала звонок. Наконец я услышала ее голос.
– Ольга Константиновна, Диана не вышла на работу, – хмуро сказала я. – Что случилось?
– Дишенька в больнице!
– Что с ней?
– Ох, это какой-то ужас! Она упала, и вот – внутреннее кровотечение…
Мамочка пустилась в подробности, но я минуты на полторы оглохла.
Значит, я брыкнула ее в живот.
Почему она не сказала правду – понятно, хоть на это у нашей дурищи ума хватило. Признаться в попытке убийства, да еще такой нелепой попытке, она не могла.
Нужно было мчаться в больницу, узнавать подробности, оплачивать услуги и лекарства. Бесплатность медицины – это наш черный миф.
Деньги я взяла из кассы, оставив расписку. И понеслась!
Но я не ворвалась в палату, не рухнула на колени перед койкой, умоляя о прощении, а первым делом отыскала главного врача отделения.
Мой первый вопрос был:
– Ребенок не пострадал?
– Какой ребенок?
– Она же беременна.
– Вы что-то путаете.
– Она сама так сказала…
– Странно!
Потом я ждала в коридоре, пока врачиха, умная врачиха старой школы, много чего в жизни повидавшая, разбиралась с беременностью. И я все яснее понимала, что Диана нам врала. Зачем – уму непостижимо! Примерно так врал маленький Лешка, плохо понимая, что через пять минут правда
