Антип аккуратно выглянул за угол.
– Давай, Дубынюшка, сторожко заходи, голову спрячь да щит донизу опусти.
– Так всё одно плечи будут торчать, – возразил богатырь.
– Плечи мы тебе, если что, залатаем, а вот голову уже не пришьёшь, – отрезал Горыня и, дождавшись, когда Дубыня, словно осадная башня, выдвинется вперёд, скользнул ужом по полу и, перекатившись, замер на мгновение, выставив ствол автомата, и сразу же открыл огонь.
Пушкарь, стоявший возле орудия с дымящимся фитилём, и ведун с поднятой рукой умерли первыми. За ними странная группа в чём-то вроде ряс, но не синего цвета, как у ведунов, а чёрного, и усатый мужчина с монструозным двуствольным револьвером.
Тяжёлая пуля вполне ожидаемо заставила колдунов окрасить заднюю стену зала багровым содержанием их недалёких мозгов, а мужчина с револьвером, получив своё, тихо и спокойно помер, уставясь стекленеющими глазами в потолок. Но пушкарь, падая, всё же зацепил запальником фитиль, и Дубыня только и успел рухнуть на пол, как ядро пролетело над ним, оставив рваную дыру в стене.
Когда из-за развороченной баррикады полезли три высокие, закованные в стальные доспехи и вооружённые тяжёлыми ятаганами фигуры, Горыня сначала их принял за живых воинов, но крик Ждана: «Големы!» расставил всё по местам.
Дубыня не вставая поднял ствол своей пушки и прямо из лежачего положения выстрелил в первого голема, разнеся его в клочья, но перезарядить уже не успевал.
Автоматные пули высекали искры из големов, корёжа доспехи, но видимого результата не принесли. Вскочивший с пола Горыня едва успел вытащить из ножен оружие, когда ятаган со свистом ударил его в подставленную палицу и отбросил к стене.
Дружный залп со стороны Герасима, Ждана и Умира дал ему возможность подняться, а Дубыне откатиться за угол, где тот начал лихорадочно перезаряжать своё оружие.
Следующий удар голема княжич принял вскользь и, чуть сократив дистанцию, врезал со всей силы по железной голове, смяв и сорвав шлем.
Голова голема оказалась похожей на человеческую, только серой, с чуть светящимися голубым цветом большими глазами.
От удара голову слегка перекосило, но это никак не отразилось на скорости механизма. Зажатые в металлических руках ятаганы мелькали, словно лопасти вентилятора, и Горыня едва успевал уходить от острых словно бритва лезвий, держа своего противника так, чтобы он мешал третьему голему вступить в схватку. Наконец-то палица решила чуть помочь своему хозяину, и после очередного удара половинка толстого лезвия улетела куда-то вдаль, а княжич, сместившись под повреждённое оружие, воткнул свою палку в глаз голема.
Башка механического воина с лёгким треском распалась на куски, а сам голем просто рухнул на пол. К этому времени Дубыня наконец-то выдернул гильзу, застрявшую в стволе, и, воткнув в патронник новый снаряд, развалил последнего голема.
И только когда чуть осела пыль, поднятая упавшими големами, Горыня почувствовал боль в боку, а опустив глаза, увидел длинную глубокую рану от левой стороны груди до пояса.
– Зацепил-таки, сука. – Княжич прислонился боком к стене, но Ждан уже тащил из кармашка перевязочный пакет, а Умир посыпал рану зелёным порошком, останавливающим кровь.
– Эк тебя. – Дубыня покачал головой и, подойдя к окну, махнул рукой.
Уже через пять минут Горыню принесли на борт дирижабля, где его раной занялись пара волхвов, тихо переругивающихся между собой и костерящих непутёвого, по их мнению, генерала.
– Ну, вот за каким вороном нужно было лезть вперёд, княжич! – Авдей Краснов, старший ведун воинской управы, уже почистил рану и теперь соединял её края. – Мало, что ли, людей у тебя? Генералам вообще не след ходить в атаку. Кинули бы мы чёрный мор на усадьбу да вынесли всех защитничков. Сначала на воздух, а затем прямо в мертвецкую.
– Детей тоже? – подал голос Горыня. – Там же и дети малые, и бабы…
– Так всё одно им не жить, – сказал Шуня Никитич – второй волхв, подавая Авдею бутылёк с эликсиром. – Царским уложением от двести двадцатого года всем семьям мятежников дорога одна – к эвенкам. А там разве жизнь?
– Везде жить можно, – возразил княжич. – И эвенки кое в чём получше нас будут.
– Это в чём же? – удивился Авдей.
– Как природу понимают и любят, как в мире со всем миром живут.
– А бают, что духов заговаривают? – спросил молодой волхв.
– И это тоже есть. Так и мы с духами предков разговариваем. Али нет? Так что нельзя жизни лишать тех, кто не взял в руки оружия. Не людям решать их судьбу. А что вперёд лезу, так кому же ещё? Егерей пускать? Вон они левое крыло чистили да троих потеряли. А штурмовали бы парадный вход, там бы все и остались.
Тем временем из коридора донёсся шум всё разгорающегося скандала.
– Авдей Никитич, а что там за шум такой? – спросил Горыня.
Старший волхв одним взглядом отправил молодого коллегу на разведку и, когда Шуня вернулся, чётко доложил:
– Капитан Тормасов требует от командира воздухолёта срочно отправляться в Москву, дабы передать княжича медикам, а Николай Михеич говорит, что без приказа от вас, княжич, и на метр не сдвинется с места. – Молодой волхв усмехнулся. – Ну, а Тормасовы же такие… словно порох. Вот и орёт как резаный.
– Пригласи его сюда.
– Слушаюсь. – Волхв совершенно по-армейски кивнул, и через несколько секунд капитан вошёл в каюту.
– Господин капитан. – Горыня говорил негромко, поскольку не хотел тревожить только что заклеенную рану, но чётко. – Нарушая устав и неписаные правила, вы изволили командовать старшим по званию – капитаном первого ранга, находясь на его корабле. Но словно этого вам мало, вы ещё повышаете на него голос. Сим примите моё неудовольствие вашими действиями и приказ следовать своим ходом в ставку командующего Барклая де Толли, где доложитесь о происшествии.
– Но…
– Что из моих слов вам было непонятно? – Горыня тяжело посмотрел на капитана, и того буквально вымело прочь из лазарета.
– Капитана пригласите, пожалуйста. – Горыня перевёл взгляд на волхва, и явно ожидавший за дверями капитан первого ранга Кольцов вошёл и встал так, чтобы княжич мог его видеть.
– Николай Михеевич, давайте далее по адресам. Только боюсь, что значительную часть руководства нашей ватагой вам придётся взять на себя.
– Слушаюсь, господин адмирал. – Кольцов молодцевато козырнул и убыл, а закончивший обрабатывать рану Авдей Никитович с интересом посмотрел на Горыню.
– А почему адмирал?
– Это шутка такая государя. – Горыня усмехнулся и осторожно сел на узкой хирургической койке. – Когда я собирался в войска на Тавриде, он своим приказом присвоил мне звание полевого адмирала воздушного флота. Ну, чтобы летуны прониклись. Дать звание – дали, а отменить – забыли. Вот теперь сухопутные меня кличут генералом, а летуны и моряки – адмиралом. Так и хожу. Генерал-адмирал. – Он чуть скривился от боли и сначала осторожно потрогал рану, а затем внимательно осмотрел место ранения. – А ничего так получилось. Аккуратно. Острая железка, видать, у той страхолюдины была.
Несмотря на длинную и глубокую
