«Как там Яннем, интересно», – подумал Брайс; мысль пришла и ушла, легкая, как древесный пух, пролетающий мимо лица. Отчего-то он был уверен, что его брат сумеет о себе позаботиться, по крайней мере какое-то время. Ну а скоро, совсем скоро, Брайс к нему присоединится и на этот раз вновь сможет приносить их королевству настоящую пользу, как уже делал когда-то. Их королевству, их общему королевству…
Он слегка улыбнулся этой довольно непривычной мысли и тронул бока коня, нагоняя немного отъехавшего вперед Измиера.
Джериец не отвечал на вопросы, так что Брайс вскоре перестал их задавать, и путешествовали они молча до самой темноты, пока не въехали в лес. Брайс уже решил, что придется становиться на ночлег прямо посреди этого леса, что, впрочем, нимало его не смущало – он мог развести огонь и отогнать ночное зверье одним щелчком пальцев. Да и присутствие Измиера, как ни странно, не стесняло его, а даже придавало уверенности. Брайс вновь поймал себя на странном ощущении, будто они с герцогом Эгмонтером заодно – пусть временно, пусть этот «союз» построен на лжи и взаимном использовании друг друга, но почему бы и нет? Все люди используют друг друга, так или иначе. То же самое делали и они с Яннемом, и чем, в сущности, его брат лучше этого скользкого чернокнижника? Только тем, что считает себя в своем праве? Так и Эгмонтер в своем праве – праве силы, знания и отчаянной смелости, которая необходима простому смертному для опасных игр с Тьмой. Брайс хорошо это понимал и не мог отрицать, что за прошедшие недели начал испытывать к пройдохе из Парвуса нечто вроде смутной дружеской симпатии. Он хорошо понимал и действия, и мотивы Эгмонтера – они были ему, пожалуй, близки.
Дорога все сильнее углублялась в лес, петляя между рослыми раскидистыми дубами. Не было видно ни черта, и Брайс зажег над ладонью магический светильник, но Измиер рыкнул на него, и Брайс, пожав плечами, загасил пламя. В самом деле, он и сам чувствовал, что этому лесу больше приличествует мрак. Здесь не было привычной для леса какофонии ночных звуков, волчий вой, уханье сов, шелест змей и стрекот сверчков не сливались в единый тревожно-глухой гул. Хотя отдельные звуки все же доносились: треск сухих веток под копытами коней, стук падающего камня, задетого лошадью на тропе, нервное похрустывание суставов Измиера, который время от времени круто поводил плечами вперед-назад, словно его что-то тревожило… Вот и все звуки, а больше – ничего.
– Чего ты боишься? – с любопытством спросил Брайс, и джериец кинул на него свирепый взгляд, вполне читаемый даже в почти кромешном мраке.
– Уж точно не тебя, – прорычал он, и Брайс беззлобно рассмеялся.
– И, может быть, очень зря, – ответил он. – Долго еще ехать? Может, встанем на привал?
На эти вопросы Измиер не ответил, как и на все предыдущие.
Наконец мрак впереди стал чуть менее непроглядным: деревья расступились, открывая поляну, истыканную чем-то, похожим на пни от обрубленных стволов. Именно пнями это и было, как понял Брайс, когда все-таки зажег между пальцами магический свет, игнорируя недовольство своего неболтливого спутника. Слабая зеленая искра осветила поляну, на которой совершенно не росло травы – пласт земли казался лысым, словно его оросили зельем или ядом, убивающим все живое. В том числе и пни, оставшиеся от деревьев. Но разве в таком случае они не должны были сгнить до основания?
Брайс подъехал к одному из пней и посветил на него. Лоснящаяся от застарелой плесени кора походила на склизкую кожу, сердцевина пня – на черную гноящуюся рану.
– Это иэллия, – услышал Брайс за своей спиной. – То есть, конечно, бывшая иэллия. Священная роща твоих собратьев-эльфов. Люди вырубили ее и сожгли несколько веков назад, во время Великой войны. С тех пор тут не растет трава, хотя почему, толком никто не знает. За столько лет роща должна была восстановиться.
– Любопытно, – сказал Брайс, разворачивая коня к герцогу Эгмонтеру, стоящему посреди поляны, между пнями, с факелом в поднятой руке. – Ты наверняка знаешь, почему.
– Ну, у меня есть определенные гипотезы. Отчасти мы с тобой здесь для того, чтобы их проверить. Тут явно поработала Тьма, хотя я не нашел свидетельств того, что во время той войны люди прибегали к ней в этой местности.
– Возможно, это были не люди. Тут ведь тогда и орки шастали, и тролли, и кто только не валандался, – небрежно сказал Брайс. – Но, как я понимаю, нам это только на руку.
– Да, – улыбнулся герцог. – Верно. Измиер, ты можешь нас оставить. Дальше мы сами.
Брайс спешился. Измиер молча подхватил его коня под уздцы и направился прочь от поляны. Брайс не стал провожать его взглядом и пошел вперед, к герцогу, терпеливо ожидающему у импровизированного алтаря.
Это оказался, правда, не совсем алтарь – скорее, нечто, напоминающее пентаграмму вызова. Однако и пентаграммой, в привычном понимании слова, это тоже не было: вместо пятиконечной звезды на земле оказались начерчены четыре концентрических круга, замкнутые один в другом. Вдоль каждой окружности Эгмонтер рассыпал порошки, разлил зелья, разложил артефакты, над которыми Брайс работал самолично. Он отступил на шаг, окидывая картину широким взглядом – и понял, что пентаграмма тут все же есть. Самый большой, внешний круг был заключен между пятью покосившимися пнями священных эльфийских деревьев. Место было выбрано так искусно, что окружность касалась вспученных над землей корней у всех пяти пней, при этом оставаясь идеальной с точки зрения геометрической формы. Тонкая работа.
Эгмонтер вошел в круги – пока что они еще не действовали, хотя все и было готово к зарядке, – и поставил в центре внутреннего круга большую круглую чашу. Туда они сцедят зелье омоложения, если все пойдет, как планировалось. Да, именно сцедят, и Брайс оглянулся в поисках того, из кого они будут сцеживать. Эгмонтер говорил, что достаточно будет крупной собаки или новорожденного теленка. И что-то действительно лежало в стороне у пней. Правда, слишком большое для собаки и слишком маленькое для теленка.
– Возьми жертву и положи сюда, – сказал Эгмонтер, указывая на тень.
Брайс шагнул туда, протянул руку с колеблющимся
