– Милая, ты ведь понимаешь, что это сущее самоубийство, – Питер хмурится и качает головой.
– Слышал когда-нибудь о животных, которые своим бездействием усыпляют жертву?
– Нет, не думаю.
– Тогда тебе стоит почаще высовывать голову из дому.
– Может быть, – отвечает он, ставя ладью рядом с остальными съеденными фигурами. – Так что, пойдешь на вечеринку? Там все будет по высшему разряду.
– Тебе легко говорить – не ты же будешь раздеваться перед толпой пьяных незнакомцев.
– К великому счастью всего человечества, не я.
– Есть у тебя номер этого француза? – спрашивает Ханна, сдаваясь. После провала ее художественной выставки выбирать не приходится – за одну ночь ей обещают достаточно, чтобы заплатить за квартиру на месяц вперед.
– Вот умница, – говорит Питер, затягиваясь сигаретой. – Бумажка с номером у меня на столе. Напомни, когда соберешься домой. Твой ход.
3– Сколько вам было, когда это произошло? Когда умерла ваша сестра? – спрашивает психолог, доктор Эдит Валлотон.
Ее аккуратно подстриженные черные волосы напоминают Ханне то жидкий битум, то старый, твердый, плавящийся на солнце, чтобы устроить ловушку ни о чем не подозревающим ползучим насекомым. Ханна посещает психолога, когда ее мучают ночные кошмары – то есть в тех случаях, когда ей не удаются картины или когда ее долго не приглашают позировать. Или и то и другое сразу. Ей она может доверить свои секреты и знает, что ее всегда выслушают, пока она платит за сеансы. Этакая альтернатива исповеди для тех, чья вера окончательно подорвана, а общение со священниками – одно из дурных воспоминаний.
– Почти двенадцать, – отвечает Ханна, глядя как Эдит Валлотон записывает это в желтом блокноте.
– У вас тогда уже начались менструации? Помните?
– Да. Они начались, когда мне исполнилось одиннадцать.
– Давайте вернемся к вашим снам и тем камням, о которых вы говорили. Вы еще кому-нибудь о них рассказывали?
– Только маме однажды.
– Она вам не поверила?
Ханна откашливается в кулак и старается скрыть улыбку – кислую, саркастическую улыбку, которая может выдать то, чего ей не хочется показывать.
– Она вообще не стала меня слушать, – говорит она.
– Вы больше не рассказывали ей о феях?
– Вроде бы нет. Мама всегда четко давала понять, когда ей не хотелось слышать определенные вещи. Мы знали, когда стоило промолчать.
– Вы говорили, что смерть вашей сестры стала для нее сильным ударом, от которого она так и не оправилась.
– Она не хотела оправляться. Отец пытался, я пыталась, и мама считала нас чуть ли не предателями. Будто это мы убили Джудит или как минимум насильно положили ее в могилу.
– Когда человеку сложно с чем-то смириться, немудрено, что он видит вещи таким образом.
– Как бы то ни было, ответ «нет», – Ханна злится, что человек, которому она платит деньги, сочувствует ее матери. – Я больше никому ничего не рассказывала.
– Но вы готовы рассказать мне? – психолог отпивает воды из бутылочки, не сводя глаз с Ханны.
– Вы попросили рассказать обо всех кошмарах, и о том, что я считаю таковыми. Насчет этих снов я не уверена.
– Не уверены, что они кошмарны, или не уверены, сон это или явь?
– Да, мне всегда казалось, что я бодрствую. Мне долгое время не приходило в голову, что это могли быть всего-навсего сны.
Эдит Валлотон молча смотрит на Ханну. По ее натренированному, по-кошачьи спокойному лицу невозможно ничего прочитать. За ее темными глазами ничего не видно. Она держится отстраненно, но не высокомерно, и при этом заинтересованно, чтобы не казаться равнодушной. Ханна подозревает, что доктор может быть лесбиянкой, но, быть может, это лишь потому, что ее Ханне порекомендовала подруга-лесбиянка.
– Вы все еще храните эти камни? – спрашивает психолог, и Ханна по привычке пожимает плечами.
– Наверное, где-то лежат. Я никогда ничего не выбрасываю. Может, они у папы дома. Там осталось много моих детских вещей.
– Вы не искали их?
– Не уверена, что хочу их найти.
– Когда вы последний раз их видели? Помните?
Ханне приходится хорошенько задуматься. Она принимается грызть и без того обкусанный ноготь, следя за тем, как секундная стрелка описывает круги на часах на столе психолога. Каждая секунда – это цент, пятак, десятка…
«Ханна, тебе не мешало бы разобраться с этим поскорее, – мысленно говорит она себе голосом, больше похожим на голос доктора Валлотон, нежели на ее собственный. – Время – деньги».
– Не помните? – спрашивает психолог, приближаясь к Ханне.
– Я хранила их в старой коробке от сигар. Кажется, мне ее дал дедушка. Хотя нет, неправда. Он дал ее Джудит, а я забрала ее после несчастного случая. Думаю, она бы не возражала.
– Если вы их найдете, мне бы хотелось на них взглянуть. Если камни настоящие, не означает ли это, что все происходило не во сне, а наяву?
– Может, и так, – бормочет Ханна, не выпуская изо рта палец. – А может, и нет.
– Почему вы так считаете?
– Нацарапать на камнях слова может даже ребенок. Я могла сама их сделать. Или кто-нибудь мог подбросить их мне, чтобы подшутить. Кто угодно мог их там оставить.
– И часто над вами подшучивали? Устраивали розыгрыши?
– Не припомню. Думаю, не чаще, чем над другими.
Эдит Валлотон записывает что-то в желтом блокноте и смотрит на часы.
– Значит, камни всегда появлялись после сновидений? Не до?
– Нет. Только после. Они всегда появлялись на следующее утро, в одном и том же месте.
– У старого колодца, – говорит психолог таким тоном, будто Ханна могла об этом забыть и нуждалась в напоминании.
– Верно, у старого колодца. Папа постоянно говорил, что с ним нужно что-то сделать – до несчастного случая, как вы понимаете. Положить сверху пару жестяных листов, например. А после происшествия ему пришлось полностью засыпать чертову дыру.
– Ваша мать винила его в случившемся, потому что он так ничего и не сделал с колодцем?
– Она винила всех – его, меня, тех, кто вырыл этот колодец… Бога – за то, что тот создал подземные реки и источники, чтобы люди копали колодцы. Поверьте, мама блестяще владела искусством обвинения.
Наступает очередная продолжительная пауза – тщательно выверенная, выдержанная психологом специально для того, чтобы посеять семена, из которых потом вырастут будущие откровения.
– Ханна, постарайтесь вспомнить слово, что было написано на самом первом камне, который вы получили. Получится?
– Я прекрасно его помню. Это слово «следуй».
– А что было написано на самом последнем найденном вами камне?
Теперь Ханне приходится поднапрячь память, но ненадолго.
– «Падай», – отвечает она. – Там было написано «падай».
4Полбутылки «Мари Майанс», взятой у подруги Питера, внешний вид которой никак не вязался с представлениями Ханны о подругах Питера. Готичного вида девица подрабатывала диджеем в клубе, в котором Ханна никогда не была, потому что в принципе не ходила в клубы. Она не танцует и никогда не питала слабости к музыке и моде. Днем готичная девица работает в «Трэш и Водевиль» на Сент-Маркс-плейс, торгуя ботинками «Док Мартенс» и синей краской для волос.
