Храбрясь, он демонстративно откинул одеяло и глянул в тот угол. Все верно, никаких горящих глаз, никаких злобных взглядов. Просто темно, и все. Света нет, что тут странного и страшного?
И тут темнота зашевелилась. Она уплотнилась, пошла волнами и стала выползать из угла, тянуться к Лешке, чуть чавкая и хлюпая. Лунный свет отразился на влажной слизи, по отражению пробежала рябь – существо двигалось медленно и осторожно, то сжимаясь, то вытягиваясь, как гигантский куцый дождевой червяк. От резкого странного запаха засвербило в носу.
– Мама! – истошно завопил Лешка. – Мама!
– Ааааа! – заорал спросонок Вовка.
По коридору послышалась дробь торопливых шагов, дверь стукнула, и вспыхнул свет.
– Что случилось? – недовольно спросила мама.
Вовка свесил с кровати взлохмаченную голову.
– Че? – в тон Лешкиной маме спросил он.
– Там, оно было там! – Лешка тянул дрожащую руку, указывая в угол.
Мама глянула туда. Когда она повернулась обратно, глаза ее были уставшими и злыми.
– Алексей, – строго сказала она. – Мне казалось, что сваливать свои маленькие пакости на выдуманных друзей ты прекратил еще три года назад.
– Но, – начал тот и осекся. В углу ничего не было – только чуть поблескивало влажное пятно на линолеуме.
– Ну хоть не в кровать, – покачала головой мама. – Но в следующий раз изволь все-таки пойти в туалет. Что о нас дядя Слава и тетя Рита подумают?
– Но…
– Все, спать! Ты Вове мешаешь! – мама резко развернулась, хлопнув задниками тапок, и вышла из комнаты.
Лешка чуть не разрыдался от несправедливой обиды.
– Придурок! – зло прошипел Вовка. – Еще раз заорешь – подушкой придушу. И не вздумай ссаться!
Лешка съежился. Свесившись с кровати, Вовка наградил его увесистой затрещиной.
– А я не хотел сюда идти! Родаки заставили: «Вы же друзья с Лешенькой, вы же друзья…» – скривившись, передразнил он. – Вот осенью в школе увидишь, какие мы друзья!
Вовка засопел уже минуты через три. Лешка тихонько встал и, осторожно ступая босыми ногами – разбросанный «Лего» гость убрал небрежно, оставив с десяток деталек на полу, – прокрался к окну. Там было светлее и как-то спокойнее. Он бы с удовольствием провел остаток ночи на подоконнике, но тот был заставлен мамиными цветами, и притулиться никак не получалось. Лешка переминался с ноги на ногу – пол у окна даже летом был холодным, а тапочки валялись где-то под кроватью. Босые пятки шлепали по липкому линолеуму.
Вовка спал, широко раскрыв рот и выводя какую-то странную свистящую руладу. Лет через двадцать она грозилась превратиться в полноценный мужской храп. Лешка вздохнул, приподнялся на цыпочки и выглянул в окно. Луна освещала детскую площадку, песочницу, фигуру из автомобильных покрышек и помойку под окнами. В одном из баков кто-то копался. «Бабка Зоя», – догадался Лешка. Странная нелюдимая старуха жила на первом этаже в соседнем подъезде, выглядела неопрятно, воняла чем-то прогорклым и презрительно кривилась и недовольно бормотала, когда рядом с ней пробегали дети. Лешка всегда побаивался ее: маленьким он думал, что это Баба-яга переехала из леса, получив квартиру в городе, а став старше, избегал, копируя взрослых. Что-то подсказывало ему, что от бабки Зои стоит ждать беды.
Казалось, что старуха услышала его мысли. Она вздрогнула и стала пристально вглядываться в окна, тряся лохматой головой. На минуту Лешке показалось, что у нее нет глаз – лишь глубокие бездонные дыры, подсвечивающиеся белым. Он отшатнулся. И в такт ему так же – только уже вперед, загребая воздух руками с растопыренными скрюченными пальцами, дернулась бабка.
Лешка отвернулся от окна, тяжело дыша. Он не видит старуху – она не видит его. Старое детское поверье, оно же не может обмануть?
Лешка уставился на Вовку. Тот безмятежно посапывал, не подозревая ни о каких бабках и прятках с ними. Рот его все еще был раскрыт, и из уголка губ на подушку стекала длинная ниточка слюны, поблескивающая в лунном свете. Лешка вздохнул: все в порядке, все хорошо и мирно, бояться нечего.
Он сделал шаг к матрасу – и вдруг замер.
В темном углу снова что-то шевельнулось – на сей раз безмолвно.
Лешка затаил дыхание, так и оставшись стоять на цыпочках, не в силах ни двинуться вперед, ни отойти назад.
Тьма в углу снова стала ворочаться, уплотняться – тихо-тихо, без единого шороха или всхлипа. Медленно и плавно высунулся тонкий отросток, напоминающий щупальце, коснулся линолеума, пробежался вправо-влево, словно проверяя, нет ли препятствий, а потом спрятался обратно.
И из темноты выдвинулось оно.
Теперь оно двигалось уверенно, быстро – и абсолютно тихо. Как будто призрачная тень от несуществующих за окном веток – если бы тень была такой… такой плотной, такой блестящей и такой живой. Луна освещала бугрящиеся мышцы, ходившие ходуном, кольца мускулов, помогающие телу сжиматься и снова расправляться – точь-в-точь червяк. Но червяк невообразимо большой, невозможно толстый, червяк, который мог в любую минуту снова выпустить щупальца или растечься по полу тонким слоем – червяк, ползущий к матрасу, на котором только что спал Лешка.
Лешка хотел было крикнуть, но страх сжал его горло, лишь вырвался тоненький сип.
Теперь существо тыкалось в его матрас, аккурат в то место, где когда-то лежала Лешкина голова. Казалось, оно нюхает или лижет – если бы ему было чем нюхать или лизать: на гладкой… коже? шкуре? … не было ни единого выступа, ни одной дырочки, которые можно было бы принять за ноздри или рот. Оно заползло на матрас, втянулось под одеяло и забарахталось там.
Лешка сделал неуверенный шаг вперед. Босая пятка чмокнула, оторвавшись от линолеума.
Барахтанье под одеялом стихло.
Лешка повел глазами вправо-влево. До двери он добежать не успеет, да и матрас лежит совсем рядом, существо преградит ему путь. Выпрыгнуть из окна – даже ценой сбитых маминых горшков – тоже не получится: пятый этаж. Спрятаться? Но где? Он бросил взгляд на платяной шкаф. Шкаф… Шкаф… Нет… Нет!
Одеяло дрогнуло, и из-под него высунулся блестящий отросток.
Лешка рванулся к шкафу, распахнул дверь, быстрым гребущим движением выкинул на пол кучу одежды с полки – и юркнул внутрь, дернув за собой створку. И одновременно с хлопком двери что-то мокро шлепнуло по ней.
Лешка замер. Внутри, конечно, не было ни ручки, ни выступа, за которые можно было бы удержать дверь, – только большая замочная скважина, сейчас зияющая пустотой. Лешка сунул в нее указательный палец – он вошел с трудом, ободрав кожу и зацепив заусеницы, – согнул его и потянул на себя. Дверь прижалась плотнее.
Что-то стало ощупывать ее с той стороны – будто по дереву били мокрым полотенцем. Дверь дергалась в расшатанных петлях и жалобно поскрипывала. Лешка изо всех сил тянул ее на себя.
Что-то липкое и холодное коснулось кончика его пальца, точно лизнуло. Кожу чуть
