– Осторожно, – предупредила Верея. – Эти ямы ведут в древние каменоломни и шахты. И большую часть создали не люди.
Сохор огляделся, увидев еще с полдюжины похожих колодцев в венцах осыпавшихся склизких камней. Земля под копытами Хуранцэг была выстлана истлевшими костяками. В сухой полыни и космах огневки валялись продавленные грудные клетки, разбитые позвоночники, пялились пустыми глазницами пожелтевшие черепа. Ковром рассыпались осколки клинков, рассеченные щиты, обрывки кольчуг. Побежденные остались непогребенными, а победители были так богаты, что не собрали добычу. Или победителей не было…
Сохор задышал возбужденно и часто при виде позолоченных панцирей, резных шлемов с тонкой насечкой и сверкающих драгоценностями рукоятей мечей. Руситские, франкские и половецкие доспехи лежали вперемешку. Что за битва была здесь? Когда? Да какая разница! Главное, проклятая баба не обманула. Вот они, сокровища, достаточно протянуть руку и взять.
Сохор скатился с седла, под каблуком затрещали старые кости. Из рогатого шлема выкатился череп с остатками огненно-рыжих волос. В обветшавших лохмотьях сверкнула золотая фибула – олень, застывший в прыжке. Сотник схватил побрякушку негнущимися холодными пальцами. Рыжеволосый череп наблюдал за ним и насмешливо скалился. Ничего, ухмыляйся, мертвецам сокровища не нужны. Дальше блеснуло золото, в сумерках жаром переливались драгоценные камни. Воины слезали с коней, ползли на коленях, собирали сокровища горстями, вороша и разбрасывая мертвые кости.
Сохор потерял голову, заметался по поляне и счастливо закричал:
– Ох шулма, благодарность моя будет безмерна! У тебя и твоих детей отныне будет вволю еды!
– Ты прав, сотник! – голос Вереи изменился, из него исчезли подобострастные нотки. – Сделка завершена, тебе золото, моим детям еда! Ах уэн таргалэв!
Сохор обомлел. Женщина прыгнула к шаману, в полутьме жутко сверкнула сталь. Хулгана дернулся и заорал, кровь из распоротого брюха плеснула Верее в лицо.
– Придите, дети мои. Время пировать! – Верея выпрямилась, жалкая хламида упала с плеч, обнажая крупную тяжелую грудь. Баяр ползал у ее ног и протяжно скулил.
Хулгана шмякнулся на землю и сдавленно выл в стремительно набухающей луже. Из свертка, оброненного ведьмой, выкатился ребенок. Его мать не видела демонов, она совокуплялась с ними, и сама была демоном. Выше пояса дитя еще походило на человеческое, пусть и уродливое, но ниже пояса вилась бахрома из тонких черных присосок, блестела чешуя, сочилась вонючая слизь и жадно шарила вторая пара недоразвитых рук. Страшилище подползло к еще живому шаману и принялось жадно, взахлеб лакать свежую, дымящую кровь. В темном лесу одновременно зажглись десятки холодных безжизненных глаз. Совсем рядом зашуршало, заклацало. Звук шел из колодца. Застоявшийся воздух резанул протяжный душераздирающий вой, исполненный злобы, голода и лютой тоски. Пахнуло мертвечиной и гнилью. За край уцепилась тощая когтистая лапа. Кто-то заорал, вроде Очир, но Сохор уже убегал. Крики ужаса за спиной сменились рычанием, визгом лошадей, воем, стонами, треском рвущейся плоти, сломанных костей и сминаемого железа. Сохору было плевать. Он ворвался в лес, едва не упал, зацепившись за корень, и вломился в колючий кустарник. Оцарапал лицо, ветки хватали кольчугу, рукавицы и шлем куда-то пропали. Вечерняя полутьма приняла сотника, деревья прыгали и кружили дьявольский хоровод. В голове возникали обрывки мыслей: вот откуда эти сокровища, вот почему ведьма истово охраняла отряд! Лживая тварь! Так пастух бережет свое стадо, ведя его на убой.
Сохор бежал, крики утихли, взошла зловещая, торжествующая луна. Гибкие зловонные тени скользили по сторонам. Он задыхался, кололо в боку. Ночное светило гналось следом за сотником, деревья скрипели и ныли, хлопьями пепла повалил бархатный снег.
– Сохор! – ласково позвал мертвый голос из темноты. – Зачем ты бежишь?
Сотник с размаху врезался в огромный морщинистый дуб и повернулся, прижавшись спиною к стволу. Верея шла за ним, высокая, обнаженная, дивно прекрасная. Глаза пылали, с алых губ на вздернутые соски капала кровь.
Сотник окоченел. Он грабил города и по приказу ханов вырезал народы под корень, меряя детей по тележному колесу. Видел горы трупов и горящие города. Он никогда не боялся. До этого дня. Ярость степи оказалась бессильна, столкнувшись с ужасом, таящимся в этих лесах. Монголы сами выпустили этот кошмар, загнанный непокорными урусами в глубь молчаливых проклятых чащ.
– Будешь моим мужем, храбрый Сохор? – ведьма приближалась, покачивая широкими бедрами. Манящая, желанная, отвратительная и смертельно опасная. Ее лицо неуловимо менялось, от мерзкой хари до прекрасного лика.
Сохор рванул саблю из ножен. Тварь скалилась. В следующее мгновение сотник полоснул дымчатым лезвием по горлу, харкнул кровью и рухнул лицом в подтаявший снег. Ничьим мужем он быть не хотел.
Отряд нойона Мундхалая неделю рыскал по раскисшим дорогам, натыкаясь на пепелища, разбухшие трупы и стаи крикливого воронья. Удача покинула Мундхалая, родича самого Бату-хана, корня Чингиза, да пребудет с ним вовеки милость Тенгри. Селения и деревеньки в округе были разорены, деревья на пожарищах сгибались под грузом вздернутых тел. Орда уходила, подгоняемая ранней весной, оставляя за собой безлюдье, пепел и тлен. Ничего не осталось, кроме остывших угольев, тряпья и втоптанных в грязь горстей зерна.
Юный нойон задержался на снежных перевалах Кауказ-куирши, упустив лучшее время, когда исчезали в пламени руситские города, а худшие из воинов пихали в тороки резные чаши и золотые оклады с почерневших намоленных досок руситских богов. Теперь Мундхалаю было нестерпимо стыдно возвращаться без добычи и пленников, на посмешище беззубым старухам. Злые, незнающие пощады языки прилепят обидное прозвище: «Горе-воин», «Пустые руки» или хуже того: «Нойон, который всегда позади». Кто пойдет с таким ханом в поход? Отец, старый, полуослепший, потерявший в битвах руку и глаз, отвернется, велит надеть платье и отошлет младшего сына жить в женскую половину юрты, следить за скотиной и очагом. Останется только бежать или броситься чревом на меч. Незавидная судьба для молодого батыра, грезящего битвой и подвигом.
От позора юного Мундхалая спасла случайность. Сам Тенгри смилостивился над ним. Вчера в лагерь пришел оборванный монгольский воин и посулил нойону сокровища. Воин плохо выговаривал слова и горло его украшал багровый, жутко вздувшийся шрам. Сегодня он повел отряд Мундхалая в лес. Взамен он просил пустяка – еды для своих голодных детей и беременной жены-эхнэрэ.
Иван Белов
Лепила
– Жри таракана, урод! Жри, кому говорю…
Жанна изо всех сил сжала тонкие пальцы на шее Жирунделя, пригибая его голову к пластиковому контейнеру из-под морковки по-корейски – с тройкой дохлых, крупных рыжих тараканов на дне. В карих глазах Кислоты – верховода и заводилы небольшой компании – крепла злость. Жанна очень не любила, когда ей перечили – особенно те, кого она считала «ссыклом и никчемышами». А уж если вдобавок они были толстомясыми, как Ленька,
