- И чего? Теперь подыхать тут всем, что ли? - злой огонь бился в глазах Кола. Он вновь остановился, и вновь довольно грубо бросил тяжёлый куб на землю. - А подумай-ка вот о чём, дружок. Если перед нашей святой Мэйлинн встанет вопрос - отказаться от поисков Башни или пожертвовать кем-то из нас? А? Как думаешь, что она выберет?
- Заткнись, Кол! - вскричал Бин, яростно сжимая кулаки.
- Вы поглядите на него! - искусственно рассмеялся Кол. - Думаешь, нацепил эти блестящие жестянки, и тут же стал рыцарем? Ещё раз прикажешь мне заткнуться, и я вколочу тебе эти слова обратно в глотку!
- Попробуй, и будешь иметь дело со мной! - прошипел Варан, направляя острие меча в сторону легионера.
- Ещё один благородный выискался! - оскаленные зубы Кола хищно сверкнули. - Давно ли сам мало чем отличался от обычного разбойника?
- Да замолчите вы!!! - слёзы катились по щекам Мэйлинн. - Вы что - не видите, что это что-то говорит вместо вас, стравливая вас друг с другом? - все действительно замолчали, но продолжали прожигать друг друга взглядами, исполненными ненависти. - Кол! - воззвала лирра к легионеру. - Это же я - Мэйлинн! Мы с тобой шли сюда от самого Латиона, делили хлеб и кров... Ты вёз меня, бесчувственную, многие лиги, терпя страдания. Я люблю тебя... как брата, и никогда бы не пожертвовала тобой! Не воздвигли ещё такую Башню, которая бы стояла в моих глазах выше тебя!
Словно какая-то пелена спала со взгляда Кола. Он даже заморгал часто, так, словно только что очнулся.
- Прости меня, девочка моя, - едва сдерживая слёзы, пробормотал он. - Да как я мог вообще такое ляпнуть? Да пусть я тут же замертво упаду, ежели хоть на секунду мог подумать такое! Да я за тебя всю свою кровь отдам, по капельке, и при этом буду ещё и улыбаться! - теперь Кол плакал, не таясь. - И вы простите, друзья! Сам не знаю, что на меня нашло!
- Зато я знаю, - озабоченно ответил Каладиус. - Уверен, что это - проделки этой самой Головы! Ну хоть одно радует - значит, она всё-таки здесь.
- А мне вот как будто легче стало! - лицо Варана и впрямь прояснилось. - Как будто что-то давило на виски, а теперь отступило.
- И у меня такое же ощущение! - подтвердил Бин. - И злость вся куда-то делась...
- Возможно, это было испытание Головы Шуанна, - задумчиво произнёс маг. - И, надеюсь, мы его выдержали.
- И что - много ещё у него осталось таких испытаний? - осведомился Бин.
- Скоро узнаем... - посулил маг.
***
Где-то снова капала вода. Снега зимой было много, вот теперь он таял, и где-то подтекала крыша. Увы, Бин был слишком стар, чтобы счищать снег с крыши вовремя.
Пахло несвежим бельём, потом и мочой. С тех пор, как Бина вновь хватил удар, он уже больше не поднимался с постели. Тело больше его не слушалось, поэтому мочился он теперь непроизвольно, даже не замечая этого. Очевидно, обмочился и в этот раз, с беспомощной досадой подумалось Бину. Но поделать он ничего не мог. Мог лишь лежать и слушать, как стучат капли воды по гнилому полу.
На лестнице послышались шаги. Её шаги. Их он узнавал всегда, с тех самых пор, как они познакомились уже больше сорока лет назад, ведь они оставались неизменными всё это время. А вот его шаг изменился очень сильно - сначала стал грузнее, затем появилось шаркающее подволакивание, походка сделалась семенящей, неуверенной. Последние три года Бин почти не ходил. Когда случился первый удар, он почти полгода пролежал, не вставая. Арионн миловал - постепенно паралич почти прошёл, и господин Танисти, как называли его в лицо, или старый Танисти, как называли его за глаза, снова смог встать с постели и ходить, опираясь на узловатую палку. Тогда он ещё мог позволить себе спуститься на улицу, чтобы часами сидеть, греясь на солнышке, пока не придёт она.
Однако, несколько месяцев назад случился второй удар, и Бин чувствовал нутром, что после него он уже не встанет. Ясное ощущение того, что его жизнь по эту сторону Белого моста подходит к концу, уже не покидала больного, измученного старика. Теперь лишь и оставалось, что вспоминать прожитую жизнь.
Прожитую совсем не так, как ему мечталось. Точнее, поначалу казалось, что самые невероятные мечты его сбылись. Мэйлинн каким-то чудом полюбила непутёвого юношу, полюбила всем сердцем и связала с ним жизнь. Первые несколько лет Бин был на вершине блаженства. Но затем...
В какой-то момент Бин понял, что стареет. Понял это с пронизывающей очевидностью, словно ушат ледяной воды пролили за шиворот. Он видел это в мутных отражениях медных зеркал, в зыбкой поверхности воды в ведре, стоящем у входа, в неверном отражении окна. Это было так очевидно для него, так бросалось в глаза, что самой большой мукой для Бина стало то, что он не мог прочесть этого в глазах Мэйлинн. Лирра словно ничего не замечала, и это ранило больнее всего. Если она действительно не видела его увядания, то это очень походило на предательство с его стороны. Если же видела, но не подавала виду, то это уже представлялось её предательством.
Бин мучился, но не смел задать вопроса. Он лишь искательно вглядывался в её прекрасные огромные глаза, но всё равно не видел в них ничего, кроме беззаветной любви. С тех пор жизнь Бина резко изменилась. Из неё, словно из прохудившегося меха, медленно, но неотвратимо утекла вся радость. Сперва Бин мучил лишь себя, но вскоре стал мучить и её. Но на все его злые выпады Мэйлинн отвечала всё тем же тихим и любящим взглядом. И взгляд этот Бин больше не мог выносить.
От криков и ругани он довольно быстро перешёл к рукоприкладству. Благо миссис Танисти давно уже ушла по своему Белому пути, и ей не приходилось краснеть за сына. В первый раз это была всего лишь пощёчина. За что - Бин никак не мог вспомнить, как ни старался. Мэйлинн что-то сказала - что-то, не понравившееся ему. Одна-единственная пощёчина, за которую он долго и искренне просил прощения. А она лишь смотрела на него глазами, полными слёз и любви.
Вскоре от пощёчин Бин перешёл к более основательным мерам. Мэйлинн с разбитым в кровь носом, рассечённой губой или подбитым глазом снова молчала и глядела. Глядела, выворачивая душу, разрывая сердце. Она ни разу не ответила, ни разу не выбежала из дома. Она ни разу даже
