Тогда я не стал звонить, а достал свои ключи и принялся за дверь. Через две или три минуты открыл ее и вошел, зажимая нос платком. Внутри было темно. Я направился прямо на кухню и споткнулся о тело, лежавшее на полу. Выключил газ и открыл окно, пробежал в гостиную и там пооткрывал все окна.
Гандри был еще жив. Его большое лицо побагровело. Я подошел к телефону и позвонил Фрейде.
– Фрейда? Почему ты не здесь, с Гандри?
– Это ты, Дэвид?
– Да. Я только что пришел и обнаружил Гандри полумертвым. Он пытался покончить с собой.
– Ох, Дэвид!
– Газ. Самопроизвольная развязка. Ты работала над ним?
– Конечно. Но я не думала, что он…
– Так улизнет? Я тебе сто раз говорил: Фрейда, нельзя полагаться на потенциальных самоубийц, вроде Гандри. Я показывал тебе эти порезы на запястье. Такие, как он, никогда не действуют активно. Они…
– Не учи меня, Дэвид.
– Ладно, не обращай внимания. У меня тоже все сорвалось. Я думал, у девицы необузданный нрав, а она оказалась мямлей. Теперь хочу попробовать с той женщиной, которую ты упоминала. Бекон.
– Определенно рекомендую.
– Как мне ее найти?
– Через мужа, Эдди Бекона. Попытайся в «Шооне», или в «Греке», или в «Дугласе». Но он болтлив, Дэвид, любит, чтобы его выслушали; а у тебя не так уж много времени.
– Все окупится, если его жена стоит того.
– Безусловно. Я же говорила тебе о револьвере.
– Хорошо, а как с Гандри?
– О, к дьяволу Гандри! – прорычала она и повесила трубку.
Я тоже положил трубку, закрыл все окна и пустил газ. Гандри не двигался. Я выключил свет и вышел.
Теперь за Эдди Бекона. Я нашел его в «Греке» на Восточной Пятьдесят второй улице.
– Эдди Бекон здесь?
– В глубине, сзади, – махнул бармен.
Я посмотрел за перегородку. Там было полно народу.
– Который из них?
Бармен указал на маленького человечка, сидящего в одиночестве за столиком в углу. Я подошел и сел рядом.
– Привет, Эдди.
У него оказалось морщинистое, обрюзгшее лицо, светлые волосы, бледные голубые глаза. Бекон косо взглянул на меня.
– Что будете пить?
– Виски. Воду. Без льда.
Принесли выпивку.
– Где Лиз?
– Кто?
– Ваша жена. Я слышал, она ушла от вас?
– Они все ушли от меня.
– Где Лиз?
– Это случилось совершенно неожиданно, – произнес он мрачным голосом. – Я взял детей на Кони-Айленд…
– О детях в другой раз. Где Лиз?
– Я рассказываю. Кони-Айленд – проклятое место. Тебя привязывают в вагончике, разгоняют и пускают наперегонки с динозавром. Этот аттракцион будит в людях инстинкты каменного века. Вот почему дети в восторге. В них сильны пережитки каменного века.
– Во взрослых тоже. Как насчет Лиз?
– Боже! – воскликнул Бекон. Мы выпили еще. – Да… Лиз… Та заставила меня забыть, что Лиз существует. Я встретил ее у вагончиков роллер-костера[23]. Она ждала. Притаилась, чтобы броситься. Паук «Черная вдова». Шлюха, которой не было.
– Кого не было?
– Вы не слышали об Исчезнувшей любовнице Бекона? Невидимой Леди? Пропавшей Даме?
– Нет.
– Черт побери, где вы были? Не знаете, как Бекон снял комнату для женщины, которой не существовало?.. Надо мной до сих пор смеются. Все, кроме Лиз.
– Я ничего не знаю.
– Нет? – Он сделал большой глоток, поставил стакан и зло вперился в стол, будто ребенок, пытающийся решить алгебраическую задачку. – Ее звали Фрейда. Ф-Р-Е-Й-Д-А. Как Фрейя, богиня весны. Вечно молодая. Внешне она была вылитая девственница Боттичелли. И тигр внутри.
– Фрейда… Как дальше?
– Понятия не имею. Может быть, у нее нет фамилии, потому что она воображаема, как мне говорят. – Он глубоко вздохнул. – Я занимаюсь детективами на телевидении. Я знаю все уловки – это мое дело. Но она придумала другую. Она подцепила меня, заявив, что где-то встретила моих детей. Кто может сказать, кого знает маленький ребенок? Я проглотил ее приманку, а когда раскусил ее ложь, уже погиб.
– Что вы имеете в виду?
Бекон горько улыбнулся.
– Это все в моем воображении, уверяют меня. Я никогда не убивал ее на самом деле, потому что в действительности она никогда не жила.
– Вы убили Фрейду?
– С самого начала это была война, – сказал он, – и она кончилась убийством. У нас была не любовь – была война.
– Это все ваши фантазии?
– Так мне говорят. Я потерял неделю. Семь дней. Говорят, что я действительно снимал квартиру, но никого туда не приводил, потому что никакой Фрейды не существовало. Я был один. Один. Не было сумасшедшей твари, говорившей: «Сигма, милый…»:
– Что-что?
– Вы слышали: «Сигма, милый». Она так прощалась:
«Сигма, милый». Вот что она сказала мне в тот последний день. С безумным блеском в девственных глазах. Сказала, что сама позвонила Лиз и все о нас выложила. «Сигма, милый» и направилась к двери.
– Она рассказала Лиз? Вашей жене?
Бекон кивнул.
– Я схватил ее и затащил в комнату. Запер дверь и позвонил Лиз. Та паковала вещи. Я разбил телефон о голову этой стервы. Я обезумел. Я сорвал с нее одежду, приволок в спальню и задушил…
– А Лиз?
– В дверь ломились – крики Фрейды были слышны по всей округе, – продолжал Бекон. – Я подумал: «Это же шоу, которое ты делаешь каждую неделю. Играй по сценарию!» Я сказал им: «Входите и присоединяйтесь к убийству».
Он замолчал.
– Она была мертва?
– Убийства не было, – медленно произнес Бекон. – Не было никакой Фрейды. Квартира на десятом этаже: никаких пожарных лестниц – только дверь, куда ломились полицейские. И в квартире никого, кроме меня.
– Она исчезла? Куда? Как? Не понимаю.
Он потряс головой и мрачно уставился на стол. После долгого молчания продолжил:
– От Фрейды не осталось ничего, кроме безумного сувенира. Он, должно быть, выпал в драке – в драке воображаемой, как все говорят. Циферблат ее часов.
– А что в нем безумного?
– Он был размечен двойками от двух до двадцати четырех. Два, четыре, шесть, восемь… и так далее.
– Может быть, это иностранные часы. Европейцы пользуются двадцатичетырехчасовой системой. Я имею в виду, полдень двенадцать, час дня – тринадцать…
– Не перебивайте меня, – оборвал Бекон. – Я служил в армии и все знаю. Но никогда не видел такого циферблата. Он не из нашего мира. Я говорю буквально.
– Да? То есть?
– Я встретил ее снова.
– Фрейду?!
Он кивнул.
– И снова на Кони-Айленде, возле роллер-костера.
Я подошел к ней сзади, затащил в аллею и сказал: «Только пикни – и на этот раз ты будешь мертва наверняка».
– Она сопротивлялась?
– Нет. Без единой царапинки, свежая и девственная, хотя прошла только неделя. «Черная вдова», подкарауливающая мушек. Ей нравилось мое обращение.
– Не понимаю…
– Я понял, когда смотрел на нее, смотрел на лицо, улыбающееся и счастливое из-за моей ярости. Я сказал:
«Полицейские клянутся, что в квартире никого, кроме меня, не было. Невропатологи клянутся, что в квартире никого, кроме меня, не было. Значит, ты – плод моего воображения, и из-за этого я неделю провел с душевнобольными. Но я знаю, как ты выбралась и куда
