– С какой стати? Мы с тобой тут повязаны. Говорю тебе, ее мотива нигде в доме не чувствуется. Она сбежала.
– А кто-нибудь заметил ее исчезновение?
– Нет.
– О, господи! Сбежала!
– Нам лучше тоже сделать ноги.
– Да, но сбежать мы не можем. Как только выберемся отсюда, у нас будет в распоряжении вся ночь, чтобы отыскать ее, но нельзя уйти так, словно ничего не произошло. Где Позолоченная Мумия?
– В проекционном зале.
– Передачу смотрит?
– Нет. Они там все еще в «Сардинки» играют. Набились, как сельди в бочку. Мы почти последние тут по дому бродим.
– Одни во тьме, да? Ну хорошо.
Он сгреб Тэйта за трясущийся локоть и поволок в сторону проекционного зала. На ходу он жалобно выкрикивал:
– Эй… А где все? Мария! Ма-ри-я-а-а! Где все?
Тэйт истерически всхлипнул. Рейх грубо встряхнул его:
– Войди в роль! Мы через пять минут отсюда выберемся. Потом начинай беспокоиться.
– Но если мы тут застрянем, то девчонку разыскать не получится. Мы…
– Мы не застрянем. Прописные истины, Гас: дерзость, отвага, уверенность в себе. – Рейх толкнул дверь проекционного зала. Там было темно, однако чувствовался жар множества тел. – Эй! – позвал он. – А где все? Я один.
Ответа не было.
– Мария? Я один в темноте.
Зароптали, потом разразились смехом.
– Мой дорогой, дорогой, дорогой! – отозвалась Мария. – Ты все самое интересное пропустил, мой дорогой.
– Мария, ты где? Я пришел пожелать тебе спокойной ночи.
– Ой, только не говори, что уходишь…
– Извини, дорогая. Уже поздно. Мне завтра кое-кого взять в оборот надо. А ты где, Мария?
– Поднимайся на сцену, дорогой.
Рейх прошел между кресел, нашарил ступени и поднялся на сцену. Почувствовал спиной холодный периметр проекционного шара.
– Порядок! – сказал чей-то голос. – Попалась рыбка. Свет!
Белый свет излился из шара и ослепил Рейха. Гости, рассевшиеся в креслах вокруг сцены, сперва разразились смехом, потом разочарованно зашикали.
– Бен, ах ты обманщик! – возмутилась Мария. – Ты одет. Так нечестно. Мы тут всех остальных застукали в чем мама родила.
– Как-нибудь в другой раз, милая Мария. – Рейх простер руку и начал исполнять грациозный прощальный поклон. – Мое почтение, мадам. Благодарю за… – И осекся в изумлении. На блестящем белом манжете его костюма яростно запылало красное пятно.
В ошеломленной тишине Рейх видел, как появляется второе, потом третье красное пятно. Он отдернул руку, и красная капля упала на сцену перед ним; за нею последовал медленный, неумолимый поток блестящих алых капель.
– Кровь! – завизжала Мария. – Это кровь! Там кто-то наверху истекает кровью. Бен, ради бога… ты не можешь меня сейчас оставить. Свет! Свет! Свет зажгите!
6
В половине первого ночи чрезвычайный полицейский патруль прибыл в Бомон-Хаус по сигналу из окружного участка. GZ. Бомон. YLP-R, что в переводе на человеческий язык означало: Противозаконное действие или уклонение в Бомон-Хаус, Парк-Саут, 9.
Без двадцати час ночи явился капитан участка на Парк, получив сообщение от патрульных: Преступление, возм. AAA.
В час ночи к Бомон-Хаусу прибыл Линкольн Пауэлл, отреагировав на звонок переполошившегося помощника инспектора:
– Пауэлл, говорю вам, это ААА. Чтоб мне провалиться. Из меня и дух вон, честно признаюсь. Не знаю, страшиться этого или благодарить судьбу, но одно знаю: никому из нас с таким не справиться.
– Почему?
– А вы сами посмотрите, Пауэлл. Убийство есть аномалия. Лишь носитель искаженного телепатического мотива может причинить смерть посредством насилия. Правильно?
– Да.
– Именно поэтому уже больше семидесяти лет не случалось успешного ААА. Нельзя просто так взять и выйти на улицу с искаженными телепатемами, замышляя убийство, и остаться незамеченным. Шансов на это примерно столько же, сколько остаться в толпе неузнанным человеку с тремя головами. Вы, щупачи, обязательно выловите такого еще прежде, чем он возьмется за дело.
– Мы пытаемся… если вступаем с ними в контакт.
– А щупачьих фильтров нынче столько расплодилось, что у обычного человека практически нет шансов избежать контакта с вами. Нужно жить отшельником, чтобы это получилось. Каким образом отшельник мог бы совершить убийство?
– А и вправду, как?
– Убийство это, несомненно, было тщательно спланировано… и тем не менее никто не заметил убийцу. Не доложил о нем. Даже личные секретари-щупачи Марии Бомон. Значит, отмечать было попросту нечего. Убийца, очевидно, демонстрировал безобидный телепатический мотив – но при этом оставался достаточно ненормален, чтобы совершить преступление. Не понимаю, как разрешить такой парадокс.
– Ясно. Какие у нас перспективы?
– В этом деле чертовски много неувязок, их и нужно прояснить первым делом. Во-первых, мы не знаем, как был убит д’Куртнэ. Во-вторых, исчезла его дочь. В-третьих, кто-то вычеркнул из жизни охранников д’Куртнэ целый час, и мы не понимаем, как. В-четвертых…
– Хватит. Я выезжаю немедленно.
Большой зал Бомон-Хауса был залит режущим белым светом. Повсюду кишели полицейские в форме. Суетливо, как жуки, бегали лабораторные техники-криминалисты в белых халатах. В центр зала согнали гостей вечеринки (одетых), и они топтались там, подобно стаду перепуганных бычков на бойне.
Пауэлл, высокий и худощавый, в черном смокинге с белой манишкой, спускался по восточному эскалатору навстречу волне враждебности. Он быстро отреагировал, потянувшись к разуму Джаксона Бека, полицейского инспектора, эспера-2:
Как тут дела, Джакс?
Как сажа бела.
Переключившись на неформальный полицейский жаргон перепутанных образов, инвертированных смыслов и личных символов, Бек продолжил:
Тут щупачи. Внимательней…
За микросекунду он ввел Пауэлла в курс дел.
Ясно. Хреново. А зачем вы их туда согнали? Что-нибудь инсценируете?
Ага. Сыграем в хорошего и плохого полицейских.
А это необходимо?
Эта толпа прогнила изнутри. Они избалованы. Коррумпированы. Они ни за что не пойдут на добровольное сотрудничество. Придется прибегнуть к какому-нибудь трюку, чтобы вытянуть из них хоть что-то; а в нашем случае такое попросту неизбежно. Я буду плохим полицейским, а ты хорошим.
Правильно. Отлично. Начинай запись.
На полпути вниз Пауэлл остановился. Усмешка сбежала с его губ. Дружелюбие испарилось из глубоко посаженных темных глаз. На его лице возникло выражение шокированного возмущения.
– Бек! – отрывисто бросил он. Голос его разорвал гулкую тишину зала. Тишина была полной. Все глаза повернулись к нему.
Инспектор Бек обернулся к Пауэллу и с вызовом ответил:
– Здесь, сэр.
– Это вы тут главный, Бек?
– Я, сэр.
– Так-то вы себе представляете нормальное расследование? Согнать невиновных людей в кучу, словно скот?
– Они не то чтобы невиновные, – огрызнулся Бек. – Тут человека убили.
– Бек, в этом доме все невиновны, пока не будет установлена истина, и обращаться с ними надлежит как можно вежливее.
– Чего-о? – фыркнул Бек. – С этой лживой шайкой? Как можно вежливее? С этими гнилодушными и порочными великосветскими гиенами?
– Как вы смеете?! Извинитесь немедленно.
Бек глубоко вздохнул и сердито сжал кулаки.
– Инспектор Бек, вы меня слышите? Немедленно извинитесь перед присутствующими.
Бек зыркнул на Пауэлла, но обернулся к наблюдавшим за ними гостям.
– Извините, – буркнул он.
– И предупреждаю вас, Бек, – бросил Пауэлл, – если что-нибудь в этом роде повторится, я вас разжалую. Отправитесь обратно в сточную канаву, откуда выкарабкались. А теперь проваливайте, чтоб духу вашего тут не было.
Пауэлл спустился в зал и улыбкой приветствовал собравшихся. Внезапно с ним случилась новая резкая перемена. Нечто неуловимое в его манере наводило теперь
