Так, мужчины клана Морзе (телефон и телеграф) носили сюртуки, а дамы – викторианские фижмы. Шкоды (порох и огнестрельное оружие) вели свои истоки с восемнадцатого века и щеголяли колготками и юбками на кринолине. Дерзкие Пенемюнде (ракеты и реакторы) ходили в смокингах начала XX столетия, а их женщины бесстыдно обнажали ноги, плечи и шеи.
Формайл с Цереса появился в вечернем туалете, очень современном и очень черном. Его сопровождала Робин в ослепительно белом платье. Туго схватывающий тонкую талию китовый ус подчеркивал стройность прямой спины и грациозную походку.
Черно-белый контраст немедленно приковал всеобщее внимание.
– Формайл? Паяц?
– Да. Четырехмильный цирк. У всех на языке.
– Тот самый?
– Не может быть. Он похож на человека.
Сливки общества окружили Формайла, любопытствующие, но настороженные.
– Начинается, – пробормотал Фойл.
– Успокойся. Покажи им утонченные манеры.
– Вы – тот самый ужасный Формайл из цирка?
– Конечно. Улыбайся.
– Да, мадам. Можете меня потрогать.
– Ох, да вы, кажется, горды? Вы гордитесь своим дурным вкусом?
– Сегодня проблема вообще иметь вкус.
– Сегодня проблема вообще иметь какой-нибудь вкус. Пожалуй, я удачлив.
– Удачливы, но непристойны.
– Непристоен, но не скучен.
– Ужасны, но очаровательны.
– Я «под влиянием», мадам.
– О боже! Вы пьяны? Я леди Шрапнель. Когда вы протрезвитесь?
– Я под вашим влиянием, леди Шрапнель.
– Ох, вы испорченный молодой человек! Чарльз! Чарльз! Иди сюда и спасай Формайла. Я гублю его.
– Виктор из «Эр-Си-Эй».
– Формайл? Рад. Сколько стоит ваш антураж?
– Скажи правду.
– Сорок тысяч, Виктор.
– Боже всемогущий! В неделю?
– В день.
– Зачем вы тратите такие деньги?
– Правду!
– Ради рекламы, Виктор.
– Ха! Вы серьезно?
– Я говорила тебе, что он испорчен, Чарльз.
– Чертовски приятно. Клаус! Послушай. Этот нахальный молодой человек тратит сорок тысяч в день; ради рекламы, если угодно.
– Шкода из Шкода.
– Добрый вечер, Формайл. Меня весьма интересует история вашего имени. Полагаю, вы потомок основателей компании «Церес, Инк.»?
– Правду.
– Нет. Я купил компанию и титул. Я выскочка.
– Отлично. Toujours audace!
– Честное слово, Формайл, вы откровенны!
– Я же говорил, что он нахален. Свежая струя. Выскочек хватает, молодой человек, но они не признаются в этом. Элизабет, познакомься с Формайлом с Цереса.
– Формайл! Мне до смерти хотелось вас видеть!
– Леди Элизабет Ситроен.
– Правда, что вы путешествуете с передвижным колледжем?
– С институтом, леди Элизабет.
– Но с какой стати, Формайл?
– О мадам, в наши дни трудно тратить деньги. Приходится выискивать самые глупые предлоги. Пора кому-нибудь придумать новое сумасбродство.
– Вам следует путешествовать с изобретателем.
– У меня он есть, да, Робин? Но он тратит время на вечный двигатель. Мне требуется настоящий мот. Какой из ваших кланов мог бы ссудить мне младшего сына?
– Стало быть, вам нужен вечный расточитель?
– Нет. Это постыдная трата денег. Весь смак экстравагантности в том, чтобы вести себя как дурак, чувствовать себя дураком и наслаждаться этим. Где изюминка вечного движения? Есть ли экстравагантность в энтропии? Миллионы на чепуху, но ни гроша на энтропию – вот мой девиз.
Все рассмеялись. Обступившая Формайла толпа росла. У них появилась новая игрушка.
Большие часы возвестили наступление Нового года, и собравшиеся приготовились джантировать вслед за полуночью вокруг света.
– Идем с нами на Яву, Формайл. Реггис Шеффилд устраивает восхитительный вечер. Мы будем играть «Судья-трезвенник».
– В Гонконг, Формайл!
– В Токио, Формайл! В Гонконге дождь. Давайте в Токио и захватите свой цирк.
– Нет, благодарю вас. Я в Шанхай. Встретимся все через два часа. Готова, Робин?
– Не джантируй. Дурные манеры. Выйди. Медленно. Сейчас высший шик – в томности. Засвидетельствуй почтение губернатору… Уполномоченному… их дамам… Bien. Не забудь дать на чай прислуге… Не ему, идиот! Это вице-губернатор… Ну хорошо, экзамен выдержан. Тебя приняли. Что теперь?
– Теперь – то, зачем мы в Канберре.
– Разве не ради бала?
– Ради бала и человека по имени Форрест.
– Кто это?
– Бен Форрест, бывший член экипажа «Ворги». Есть три нити к тому, кто дал приказ бросить меня умирать. Три имени. В Риме – повар, Погги; в Шанхае – знахарь, Орель; и этот человек, Форрест. У нас два часа, чтобы расколоть его. Ты знаешь координаты Аусси?
– Я не желаю принимать участия в твоей мести. Я ищу семью.
Он посмотрел на нее так, что Робин вздрогнула и сразу джантировала. Когда Фойл появился в Четырехмильном Цирке, она уже переодевалась в дорожное платье. Хотя Фойл заставил ее жить с ним в одном шатре по соображениям безопасности, он никогда больше не трогал ее. Робин поймала его взгляд и застыла.
Фойл покачал головой.
– Мой брачный сезон позади.
– Как интересно. Ты отказался от насилия?
– Одевайся, – отрезал он. – И передай, что я даю два часа на переезд лагеря в Шанхай.
В ноль тридцать Фойл и Робин прибыли в главный офис корпоративного города Оззи-Консервный, где их встретил сам мэр.
– С Новым годом! – пропел он и втолкнул их в вертолет. – Счастье!! Счастье!! Позвольте мне показать вам город. Сегодня у нас масса гостей. Вот наш ледяной дворец… слева бассейны… Большой купол – лыжный трамплин. Снег круглый год… Тропический сад под стеклянной крышей. Пальмы, попугаи, орхидеи, фрукты… Наш рынок… театр… своя телевизионная компания. Взгляните на футбольный стадион. Двое наших парней вошли в сборную. Да, сэр, у нас есть все. Абсолютно все. Вам не надо джантировать по свету в поисках развлечений. Наш город – маленькая Вселенная. Самая счастливая маленькая Вселенная в мире.
– А город-то пустоват, как я погляжу, – заметил Фойл.
Мэр, нимало не смутившись, восторженно продолжал:
– Посмотрите на улицы! Видите, сколько велосипедов? Мотоциклов? Автомобилей? Транспорта класса «люкс» мы предоставляем на душу населения больше, чем любой другой город на Земле! Посмотрите на дома-особняки! Наши жители богаты и счастливы. Мы держим их богатыми и счастливыми.
– Держите?
– Что вы имеете в виду? Конечно, мы…
– Можете говорить правду. Мы не ищем работу. Вы их удерживаете?
– Не больше чем на полгода, – простонал мэр. – Это чудовищная проблема. Мы даем им все – и не в силах удержать на месте. Пожили, заскучали – и джантируют. Недонаселенность пагубно сказывается на производстве, оно упало на двенадцать процентов. Никакой стабильности кадров.
– Как и везде.
– Нужны законы… Форрест, говорите? Вот.
Мэр высадил их перед особняком в швейцарском стиле и сразу улетел. Фойл и Робин ступили на крыльцо. Вдруг дверь перед ними вспыхнула красным, и мертвенно-белым огнем засияли на ней череп и кости. Раздался механический голос: «ПРЕДУПРЕЖДАЕМ: ЭТОТ ДОМ ЗАЩИЩЕН ОТ ВТОРЖЕНИЯ СИСТЕМОЙ ШВЕДСКОЙ КОМПАНИИ «ОБОРОНА». ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!»
– Что за черт? – пробормотал Фойл. – В канун Нового года? Дружелюбен, нечего сказать… Давай сзади.
Они обошли особняк, преследуемые световой и звуковой сигнализацией. Из ярко освещенного подвального окна донесся невнятный хор голосов:
– Господь мой пастырь…
– Христиане-подвальники! – воскликнул Фойл.
Они заглянули в окно. Около тридцати верующих разных исповеданий праздновали Новый год, справляя комбинированную и в высшей степени нелегальную службу. XXIV столетие хотя и не отменило Бога, но запретило организованную религию.
– Неудивительно, что дом превращен в крепость, – произнес Фойл. – С таким-то мерзким занятием… Посмотри, там и священник, и раввин, а та штука сзади – распятие… Идем.
Задняя стена была сделана из толстого стекла, открывавшего пустую, тускло
