– Отпусти повод! Отпусти, кому сказала!
Рина отскочила от лошади. Кавалерия была уже далеко. Крика не услышит. Пытаясь добраться до нерпи и телепортироваться, Рина схватилась за рукав телогрейки. Проклятый улучшенный ватник – сэкономили ткань, гады, не добраться! Сдирая ватник, она начала нетерпеливо рвать на груди пуговицы. Долбушин наблюдал за дочерью, не пытаясь ничего предпринять, даже шага к ней не сделал, хотя явно понимал, зачем Рине нерпь.
– Блокировка. Не сработают ни кентавр, ни сирин, ни лев, – сказал он, кивнув в пространство между костров, где лежали две покрытые рунами плиты.
Рина в последний раз попыталась вырвать у него поводья. Руки Долбушин не разжал, и она бегом кинулась в лес. Надеялась, что, пытаясь догнать ее, отец отпустит повод Афродиты и погонится за ней. Она же опишет по лесу круг и, вернувшись к пегу, взлетит. Однако он даже с места не сдвинулся.
Рина заметила темную фигуру, перебежавшую от одного дерева к другому. Конечно, Долбушин пришел сюда не один! Все предусмотрел. Рина неслась сквозь чащу, а за ней кто-то, улюлюкая, гнался. Поняв, что она выдает себя треском, Рина затаилась, присела за толстым стволом и, стянув с плеча арбалет, попыталась взвести его. Бесполезно. Рина запоздало сообразила, что арбалет у нее одной из простейших конструкций. Такие взводятся приставным железным рычагом – «козьей ногой», которую арбалетчик тянет всем телом, упираясь ступней в стремя на конце ложа.
– Эх! А ну как взведет и бабахнет?! Мама, я боюсь! – запереживала чаща у нее за спиной.
– Не взведет! Крючочек забыла! Раззява, что с нее взять, – возразили ему из той же точки в пространстве.
– А я говорю, взведет! Ты спиной, спиной тяни!
Рина испуганно обернулась. Никого, только шевелятся ветви. Следуя коварному совету, стала тянуть спиной, но тетива была узкая, и, охнув, Рина отпустила ее. На ее руке появилась красная полоса.
– Ну вот, тетивой порезалась! Надо было тряпочку подложить. Тебя теперь ее папаша убьет за такие советы! – мрачно предрекла темнота.
– Как порезалась?! Я усиливал вероятность, что не порежется. Один к десяти, нолик долой!
– Голову тебе долой! Теперь усиливай вероятность, что папаша не убьет. Побаиваюсь я зонта!
Отбросив арбалет, Рина метнулась в чащу. Слишком поздно! Навстречу ей выплыл большой пакет для строительных отходов и, как ногами шагая мягкими углами, решительно преградил ей дорогу. Рина бросилась в сторону, но из-за соседних деревьев появлялись точно такие же пакеты. И тоже шагали мягкими пустыми ногами, разводя верхние углы как расставленные руки.
Руководил пакетами смешной человечек с торчащей редкой бородкой и в рваной полосатой шапочке. Он сидел на земле, размахивал руками как дирижер, и, подчиняясь его вкрадчивым движениям, пакеты один за другим бросались в атаку.
Рина сражалась как тигрица. Порвала один пакет, закрутила узлом другой, выскользнула из скользких объятий третьего. Но остальные пакеты, взяв числом, окружили ее, опутали, накинулись сзади. И вот уже, спеленутая как младенец, она забарахталась на земле.
Глава двадцать четвертая
У дверей не стоять опасно
Мы слишком легко разбрасываемся словом «люблю»: люблю маму, люблю шоколад, люблю пчел, люблю гитарную музыку, а также Катю и Сережу. И все через знак равенства. От слишком частого употребления слово затрепывается и теряет всякое значение. Это слово надо употреблять считаные разы в жизни, а все остальные разы говорить «мне нравится».
Это было первое лето, которое Яра провела в новом для нее ритме. Она привыкла к простой, довольно однообразной, хотя поначалу и романтичной, жизни ШНыра: нырки, поиск, раскопы, водянки на руках от саперной лопатки, болото, дежурства по пегасне, проверка закладок в городе, недосып, опять нырки.
А тут вдруг – квартирка в Копытово, пусть маленькая, пусть не совсем своя, пусть с соседкой, но все же из которой не выгоняют… А тут вдруг – самостоятельная отдельная жизнь, Ул в вечное и нерасторжимое пользование и живот, в котором, как в яйце, зарождается новая жизнь.
Но все же Яре не хватало активности. Квартирка была ей тесна, а депрессивное Копытово давало еще меньше возможностей развернуться. Вышел из подъезда, сделал три шага вправо – автобусная площадь. Три шага влево – игольный завод. Три шага назад – станция электрички. Одна радость – лес, но он вокруг Копытово был влажный, изрытый оврагами, почти без тропинок, да еще и с кучами мусора в самых неподходящих местах. В общем, не такой лес, какой изобразил бы художник на картине «Девушка, гуляющая по лесу».
Конечно, Яра как могла изобретала, чем себя занять. Читала, писала картины маслом, научилась делать салатики семи видов – это она-то, которая раньше макароны варила по видеороликам! А главное – в ней с утра до вечера бился нетерпеливый вопрос, обращенный к животу: КОГДА? КОГДА? КОГДА?
Но ребенок все мешкал с появлением на свет, хотя живот был уже совсем большой. Яра несколько раз ездила к докторше, которую посоветовал ей Лехур, и жаловалась ей на ребенка:
– В книжке написано, что ему уже пора. А он все не рождается!
– Неудивительно. Он же не читал этой книжки, – отвечала докторша. Это была огромная, спокойная как удав дама.
– И что мне делать? – волновалась Яра.
Докторша съедала конфетку. Докторам вечно дарят конфеты, хотя они, наверное, втайне мечтают, чтобы им подарили что-нибудь другое. Например, кусок ветчины или турецкий кинжал. Но на это почему-то ни у кого не хватает фантазии.
– Ничего не делать. Можно, конечно, попрыгать через скакалочку, но лучше иди домой и ляг на диванчик! – говорила дама, и Яра уезжала, успокоенная. Она уже давно не телепортировалась и ездила в метро, а потом в электричке. И ей уже уступали место и там и там, потому что живот ее был уже для всех очевиден.
Яра смирно сидела, сложив на животе ручки, и по привычке к вечному чтению читала предупреждения на стеклах метро. Мозг ее плавился от этих словесных ребусов:
«Уважаемые пассажирыУ ДВЕРЕЙ НЕ СТОЯТЬ ОПАСНО»– Почему у дверей не стоять опасно? Потому что не успеешь выскочить? Ох, голова-голова, чего-то ты сильно мудришь! Проще надо быть, не искать потаенного смысла там, где его нет. А с другой стороны – как же не искать, если ты прирожденный гуманитарий?
Ул с утра и до вечера пропадал в ШНыре. То в пегасне было что-то не так, то некому нырять. В общем, обычная история.
«Я на пять минут!» – обещал он.
«Хорошо хоть не на двадцать четыре!» – отзывалась Яра.
«Почему?» – озадачивался Ул.
«Потому что если пять минут у тебя – это пять часов, то двадцать четыре минуты – это, чудо былиин, сколько?» – передразнивала она.
В данную минуту Яра стояла у окна, на подоконнике которого лежали два шнеппера – ее и Ула, – и с беспокойством смотрела на инкубаторов. Инкубаторы бестолково бродили под окнами и напоминали глючных ботов в игре, когда боты
