Тряска продолжалась. Изредка наклон котла изменялся, и Яра понимала, что Горшеня опустился на живот и ползет по траве. В какой-то момент явственно послышался плеск воды. Котел быстро охладился, и Яра осознала, что, выставив наружу голову, Горшеня сидит под водой, которая не заливается внутрь лишь из-за герметичности котла. И тут живот Яры – ее капризный, управляющий мамочкой животик – повел себя как-то по-новому. Что-то в нем нетерпеливо зашевелилось, отчаянно спеша на свободу.
«Начинается! – с ужасом подумала Яра. – Ну пожалуйста! Еще денек! Ты же так долго ждал!»
Говорить про «так долго ждал» не стоило. Живот спохватился и заспешил. Яра заскулила. Она представила себе, что будет, если ее ребенок родится в котле у Горшени, да еще на улье с золотыми пчелами.
– Горшеня! Отпусти меня немедленно! Слышишь?! – взмолилась Яра.
Никакого отклика. Некоторое время спустя, судя по наклону котла и звукам снаружи, Горшеня выбрался из воды и опять пополз куда-то. Прежнее место показалось ему ненадежным.
Представив, как она будет рожать в одиночестве, без всякой помощи, Яра тихо заплакала. Ее пчела заметалась, начала летать туда-сюда и врезаться в стенки котла. Поначалу удары были слабыми, но по мере того как она разгонялась – все сильнее и сильнее. Котел загудел как колокол. Яра едва не оглохла. Да и снаружи звук наверняка разносился по всему лесу.
Отзываясь на плач и страх Яры, пчела развоевалась не на шутку. В какой-то миг она врезалась в котел с такой силой, что пробила его насквозь и прожгла дыру в тулупе Горшени. Снаружи в щелку хлынул дневной свет. Перестав скулить, Яра припала к этой дырочке – словно для того, чтобы увидеть совсем рядом распахнутые крылья гиелы. Гиела медленно летела вдоль ручья, держась так низко, что ее брюхо почти касалось воды. Горшеня ее пока не замечал: гиела приближалась к нему со спины. На спине у гиелы сидел ловкий верткий всадник, украшенный лентами и блестками. В руках у всадника было нечто непонятное: не то арбалет, не то старинное ружье, которое он неторопливо поднимал, прицеливаясь в Горшеню.
«Это я виновата! Всполошила пчелу, она стала биться в котел, и звуки выдали, где мы прячемся!» – сообразила Яра.
– Горшеня! – завопила она, но крик так и не завершился. Яру точно вырвало из бытия. Мир застыл. Застыла гиела с распахнутыми крыльями, застыл ее всадник. Даже брызги воды, взметнувшиеся из-под ног Горшени, остались висеть в пустоте.
В полуметре от застывшего гиганта возник немолодой мужчина, облаченный в брезентовый костюм пожарного. Был он краснолиц, с мешками под глазами, с редкими приглаженными волосами. Рукой держался за тулуп Горшени, словно придерживая его.
– Узнала? – спросил он, позволяя Яре себя разглядеть.
– Денис! – воскликнула Яра, приглядевшись.
– Он самый! – кивнул Денис. – Приятно, конечно, быть популярным, но все же, будем откровенны, не так уж ты и рада. Изменился я?
– Да нет, не особенно, – отозвалась Яра после короткой паузы.
– За то время, пока ты собиралась ответить, я успел бы выспаться. А что лицо красное – так это от постоянных ожогов. Проклятый воздух не успевает толком расступиться и трет меня как наждак. И костюм пожарного по той же причине. Он хоть сколько-то выдерживает. – Денис повернулся и посмотрел на зависшую гиелу. – Как же медленно целится этот болван! А еще считается у Гая одним из лучших!
– Почему все застыло? И почему не застыла я и могу говорить с тобой? – спохватилась Яра.
– Скажи мне спасибо. Я тебя ускорил. Коснулся, как видишь, Горшени рукой. Это, кстати, немного сократит мою жизнь, но я решил не скупиться. Между прочим, Горшеня почему-то не ускорился, только ты… Любопытно. Может, в тебе есть что-нибудь эдакое? От эльбов какой-нибудь дарчик, а? Признайся?
Яре стало не по себе.
– Зачем берсерк целится в Горшеню? – поспешно спросила она.
– Гениальный вопрос! А вот это мы скоро узнаем! Странное оружие, не находишь? Досадно, что мне придется подождать, прежде чем я досмотрю эту историю хотя бы до промежуточного финала! Тут как с затянутым сериалом: пропустишь серий десять – а события топчутся на том же месте!
– Помоги мне! Ты же можешь! – попросила Яра.
Денис злобно оскалился. Зубы у него были неважные, а некоторых не было совсем.
– Конечно, могу! Но не помогу! Мне кто-то помогал? Когда я взял закладку, меня все бросили. И руку протянули мне только ведьмари. Не то чтобы бескорыстно – но они хотя бы не делали всех этих лживых сострадательных мордочек: что, мол, ты не устоял, и все такое!.. Думаешь, я забыл? Я все помню!
В голосе Дениса проступила едкая злоба. Яра поняла вдруг, что только ради этой злобы – ради того, чтобы пережить этот триумф, – Денис и пришел сейчас к ней.
– Что ты помнишь? – спросила Яра беспомощно.
– Как ты вела себя на двушке! Как не помешала мне взять закладку! Я-то зеленый был, новичок! Да, ты что-то там болтала, убеждала меня, даже выбить ее пыталась – но ведь не выбила же! Надо было меня укусить, пнуть, лопатой ударить – я уж не знаю чего! Если ты видела, что я не готов, почему заставляла меня продолжать поиски? Ну вернулись бы в тот день пустые! Или нашли бы с тобой другую закладку, не эту – и я бы, конечно, легко устоял.
– Первая закладка всегда… – начала Яра.
Денис взвизгнул. Замахал от досады той рукой, что не придерживала Горшеню:
– Да-да… испытывается максимальной болью. Слышал этот бред!.. Нет, все-таки как хорошо, что мой последний день будет и последним днем вашего дурацкого мира! Благодарю за общение! Надоело тратить на тебя свое драгоценное время!
– Пожалуйста! Не бросай меня! Я… у меня… – крикнула Яра, поняв, что он сейчас отдернет руку и исчезнет.
На лице Дениса мелькнуло что-то похожее на жалость, но руку он все же убрал. И сразу же мир пришел в движение. Горшеня побежал, котел запрыгал, крылья гиелы загородили все небо. Берсерк выстрелил из своего непонятного ружья-арбалета. Послышался глухой звук лопнувшей глины.
Горшеня дернулся, повернулся, а потом, совершив высокий прыжок, смел рукой пролетавшую над ним гиелу. Задетая оглоблей, гиела закувыркалась и упала в лесу, сбросив с себя всадника. Яра услышала его крик и треск ветвей. Сама она от толчка повалилась на улей. Живот вел себя пока предсказуемо, не бунтовал. Скорее всего, умный ребенок сказал себе: «Мамочки тут скачут как дикие ослицы. Может, не будем их пока раздражать?»
Вокруг носились потревоженные пчелы. Садились на Яру, взлетали, гудели. Яра видела их ясно, даже тех, что не светились, а лишь слабо желтели, точно спираль слабеющей лампы накаливания. Над Ярой перекрещивались два солнечных луча. Один пробивался сверху, в пробитую выстрелом глиняную голову