Грохот копыт. Копья опущены, лошадиные шеи вытянуты вперед, всадники низко наклонились в седлах – ближе, ближе, и потом сразу начался хаос.
Никакую лошадь невозможно заставить скакать прямо на ощетинившуюся копьями стену. Внутри клина оул’данских копейщиков находились конные лучники, и когда масса всадников оказалась в сотне шагов от эдур, лучники привстали на стременах и осыпали их тучей стрел.
Эдур первого ряда, стоящие на коленях с упертыми в землю древками копий, облокотили прямоугольные летерийские щиты прямо о плечи – лучшее, что они могли сделать, когда обе руки заняты копьем. Следующий за ними ряд был прикрыт понадежней, однако «изгородь из копий», как это называлась у летерийцев, все же была уязвима.
Воинов разворачивало на месте бьющими в них стрелами, они вопили от боли. Линия заволновалась, закачалась, в ней вдруг открылись бреши.
Лошадь нельзя заставить скакать на ощетинившуюся копьями стену. Однако хорошо тренированная лошадь может врубиться в человеческую массу. А там, где копья все еще торчат на высоте лошадиной груди, через них можно перепрыгнуть.
Вторая туча стрел взмыла в воздух на сорока шагах. Третья – на десяти.
К тому моменту, как в него ударил атакующий клин, фронт квадрата эдур был уже в полном расстройстве. Животные взлетали вверх, изо всех сил пытаясь миновать копья первого ряда, там их встречал еще один ряд железных наконечников – но те древки не были уперты в землю. Зазубренные наконечники вонзались в кожаные пластины и в плоть под ними, но многие копья удалось оттолкнуть назад или вбок. Сквозь бреши в передней линии кони врывались в ряды эдур, отшвыривая одних, топча других. Копья ударяли в отшатывающиеся от них тела, отлетали в сторону от подставленных в последний миг щитов, целовали лица и глотки, заливая все вокруг реками крови.
Брол Хандар, который находился позади своего квадрата эдур, в ужасе смотрел, как сплошной строй арапаев дрогнул, дернулся назад и начал неудержимо складываться вдвое вокруг своего фронта.
Глубоко вошедший клин оул’данов стал, словно взорвавшись, распространяться внутрь пришедшего в беспорядок квадрата. Удар отбросил попавших под него воинов, они посбивали с ног тех, кто за ними, волны от удара разошлись таким образом по всему строю.
Там, где в гуще спотыкающихся, толкающих друг друга эдур находились оул’даны, засверкали мечи – копья уже успели переломиться, разлететься в щепки или застрять в телах. Дикари с жуткими воплями рубили направо и налево.
Лошади падали, брыкаясь, в агонии лупили копытами всех вокруг. Копья, нацеленные снизу вверх, вышибали из седла их всадников.
На месте некогда ровного квадрата кипело безумие.
Лошади продолжали падать, другие попятились обратно, несмотря на визг пытающихся остановить их всадников. Копья продолжали выбивать их из седел, над упавшими смыкалась пехота.
Внезапно оказалось, что оул’даны пытаются отступить, а эдур двинулись вперед, фланги квадрата вытягивались, чтобы замкнуть всадников внутри.
Кто-то громко орал на Брола Хандара. Кто-то рядом – обернувшись, он увидел одного из посыльных. Тот, лихорадочно жестикулируя, указывал на запад.
Где выстраивалась для атаки синецветская кавалерия.
Брол Хандар какое-то время не мог оторвать взгляда от рядов конницы вдалеке – сверкающие на солнце наконечники копий вздеты вверх, лошади вертят головами, – потом очнулся:
– Играйте «Сомкнуть ряды»! Квадрату прекратить преследование! Сомкнуть ряды, пусть враг отступает!
Мгновение спустя взревели рога.
Оул’даны не поняли, что произошло. Уже охваченные было паникой, они решили, что внезапно прекратившие наступать эдур предоставили им шанс. Стараясь поскорее выйти из боя, всадники хлынули прочь, избегая любого контакта с неприятелем – двадцать шагов, – лучники, развернувшись в седлах, выпускают стрелы – сорок, пятьдесят шагов, меднолицый командир кричит на воинов, требуя отступать, чтобы изготовиться для новой атаки, – с запада раздается грохот копыт, и командир, обернувшись, видит, как на его смешавшиеся порядки надвигается смерть.
Его собственная и его воинов.
Брол Хандар видел, как командир изо всех сил пытается развернуть свои силы, перестроить, бросить измученных, покрытых кровью животных и столь же измотанных всадников во встречный бой – но было уже поздно. Воины увидели, что на них надвигается, раздались крики ужаса. Суматоха вдруг усилилась, потом от группы стали отрываться всадники, пытаясь уйти…
В этот миг в них ударила синецветская кавалерия.
Брол Хандар снова перевел взгляд на своих арапаев – Сестра Тень, как же нам досталось!
– Играть медленное наступление! – приказал он, шагая вперед и обнажая меч. – Мы закончим то, что не успеют синецветцы. – Я хочу добраться до этих мерзавцев. До каждого! Чтобы орали от боли, умирая под нашими мечами!
Внутри у него распускался темный, яростный вихрь. Сегодня он будет убивать в свое удовольствие. Здесь. Сейчас. О, что за удовольствие!
Когда атака синецветцев прошла сквозь оул’данскую конницу, широкое лезвие копья ударило Натаркаса – который все еще выкрикивал своим воинам команды разворачиваться – в голову. Оно прошло сквозь левый висок, прямо под бронзовым ободом шлема. Разбило височную кость черепа, а также скулу и орбиту глаза. Потом вошло еще глубже, в мозг и носовую полость.
В его сознании расцвела тьма.
Под ним – он еще падал из седла, ударом его развернуло, и копье высвободилось – его собственная лошадь пошатнулась, когда в нее врезался конь атакующего; потом, когда вес тела Натаркаса вдруг исчез, животное рванулось прочь, пытаясь найти место подальше от этой бойни, от этого ужаса.
Перед ней оказалась лишь широкая равнина, по которой неслись еще два коня без всадников, задирая головы вверх, радуясь внезапно наступившей свободе.
Лошадь Натаркаса устремилась следом за ними.
Переполнявший ее сердце хаос ослабевал, угасал, отлетал прочь с каждым исполненным восторга вдохом саднящих легких.
Свободна!
Навсегда! Свободна!
Никогда больше!
На морском дне клинья тяжелой пехоты продолжали продвигаться вперед под градом стрел, который теперь сделался непрерывным. Стрелы отлетали от поднятых вверх щитов, от шлемов и забрал, иной раз находили цель, если им помогали щель в доспехах или случайный рикошет. Солдаты вскрикивали, спотыкались, потом либо снова выпрямлялись, либо пытались рухнуть – однако этих последних вдруг с обеих сторон хватали руки, соседние тела придвигались ближе, не давая упасть, лишь ноги теперь не шагали, а бессильно волочились, пока жизнь изливала свой багряный дар в перемешанную множеством сапог грязь внизу. Те же руки постепенно проталкивали мертвых и умирающих вперед, в первые ряды. Руки оттуда тянулись назад, хватали, тянули, потом – толкали еще дальше вперед.
Все это время не прекращалась заунывная песня, паузы в ритме отмечали время, нужное, чтобы найти опору для ноги.
До оул’данов на сухих островках двадцать шагов, уже можно видеть их лица, сверкающие глаза, полные ненависти или страха.
Медленное продвижение не могло не нервировать стоящих в ожидании оул’данов. Составленные из людей копейные наконечники придвигаются все ближе и ближе. Огромные железные клыки, неумолимо увеличивающиеся в размерах, шаг, пауза, шаг, пауза, шаг.
Восемь шагов. Утыканные стрелами тела полетели вперед от первых рядов атакующих, раскинув руки, плюхнулись
