– Худа ради, Хруст, заткнись уже!
Длинный неуклюжий сапер выпрямился и застыл, разинув рот, потом снова согнулся и продолжил копать яму. И опять принялся напевать свою безумную болотную песню, теперь уже негромко.
Капрал Осколок еще некоторое время смотрел, как из ямы вылетает песок и как порывы ветра закручивают его дикими вихрями. В двадцати шагах от глубокой дыры, в которой сверкала лопата Хруста, прижалась к земле невысокая каменная отгородка, где взвод хранил снаряжение и где сейчас сидели на корточках, прячась от обжигающего ветра, сержант Шнур, Масан Гилани, Хромой и Эброн. Уже скоро Шнур даст команду подниматься, и они начнут патрулировать оконечность острова.
Хруст тем временем копал яму. Глубокую, согласно приказу сержанта. Сержант ежедневно давал ему этот приказ уже чуть ли не неделю кряду.
Осколок потер окоченевшее лицо. Он очень беспокоился за сестру. Прежняя Синн исчезла, не оставив и следа. Обретенная ею сила зажгла в ее глазах что-то жадное, почти пугающее. Осколок теперь ее побаивался, и не он один. Слабые коленки Хромого стукались одна о другую всякий раз, когда она оказывалась слишком близко, а Эброн делал за ее спиной отгоняющие нечисть жесты – как он полагал, никому не заметные. Масан же Гилани не обращала никакого внимания – и на том спасибо. Может, потому, что тоже женщина – вот и Фарадан Сорт вроде бы вела себя как обычно.
Все так просто? Мужикам страшно, бабам нет? Но почему?
Он понятия не имел.
Мычание Хруста сделалось громким и снова привлекло внимание Осколка. Громким настолько, что почти заглушало стоны умирающего льда по ту сторону пролива. Прикрикнуть на болвана еще разок? Или ну его.
Песок со свистом вылетал ввысь из ямы, потом плыл в сторону на волнах ледяного ветра.
Ямы протянулись пунктиром уже на добрых пол-лиги вдоль северного побережья острова. Хруст был очень горд своим достижением и будет гордиться и дальше, быть может, всю жизнь. Вы лучше ям и не видели! Десять, пятьдесят, сотня, столько, сколько будет угодно сержанту, так точно, разрешите исполнять?
Осколок подозревал – горячей надежде Шнура, что одна из ям наконец обрушится, раз и навсегда похоронив идиота, так и суждено оставаться надеждой.
Поскольку ямы-то Хруст копать умеет.
Он услышал, как где-то за спиной взвизгнула дудочка, и обернулся. Ну да, вот и она. Синн, девочка, которую он некогда взваливал на плечо, словно мешок кореньев, – хохочущий мешок – и бегал с ней по комнатам, пока смех не сменялся поскуливанием и она не начинала лягаться. Черные нечесаные волосы свободно плещутся, в руках костяная флейта, звуки музыки летят сквозь холодный вихрь подобно чернильным прядям, а она еще и приплясывает, будто ее паук укусил.
Синн, колдовское дитя. Кровожадный Высший Маг.
Дитя восстания. Которую выкрали из надлежащей ей жизни и перековали ужасом в нечто иное. Дитя Семи Городов, Апокалипсиса, о да. Благословенное порождение Дриджны.
Сколько сейчас на свете таких созданий, подумал он, бродит по развалинам, словно голодные псы. Восстание, его грандиозное поражение, за ним чума – сколько шрамов способна вынести юная душа? Прежде чем превратится в нечто неузнаваемое, уже почти нечеловеческое.
Обрела ли Синн спасение в магии? Осколок не верил, что спасение это было благотворным. Ее душа получила оружие, но как далеко может зайти смертный с подобным оружием в руках? Насколько тяжкой окажется душа, вырвавшись на волю?
Им было чего бояться. Очень даже.
Прозвучала резкая команда сержанта Шнура – пора начинать патруль. Целая лига открытого всем ветрам побережья. Хруст выбрался из ямы, отряхнул ладони, потом обернулся на дело рук своих, и его лицо просветлело.
– Разве не красота, капрал? Яма, вырытая маршалом Моттских ополченцев, а уж нам ли не знать, как их роют? По-моему, эта из всех самая лучшая. Особенно взять детские черепа на дне – ровно булыжники, только хрупкие больно, надо ступать полегче. Полегче!
Осколок, которого вдруг пробрало таким холодом, что куда там ветру, шагнул к краю ямы и уставился вниз. Через мгновение к нему присоединился весь взвод.
В полутьме на глубине почти в человеческий рост поблескивали округлости. Ровно булыжники.
И они шевелились.
Эброн что-то зашипел, и он поднял глаза на Синн – ее музыка и танец как раз сейчас достигли лихорадочной кульминации.
– Нижние боги! Сержант…
– Хватай свою лопату, – зарычал Шнур Хрусту. – И засыпай ее, болван! Засыпай! Все их засыпай!
Хруст моргнул, потом взялся за лопату и начал сталкивать сухую землю обратно.
– Таких засыпальщиков ям еще поискать! Сейчас, сержант, сами убедитесь. Вы еще никогда не видели ям, засыпанных так здорово, как это делает главмаршал Моттских ополченцев.
– Быстрее, болван!
– Так точно, Хруст может и быстрее.
Через мгновение сапер запел.
Красноперый ШиллиданДевку целует прямо в глаз.Синехерый ХиллиманДевку погладил и кончил враз.Нимандр Голит стоял, завернувшись в темно-синий плащ из тяжелой шерсти, в конце извилистой улочки. Обшарпанные припортовые здания покосились и просели, сама улочка, скривившись, словно кирпичная ухмылка, уходила вниз к поблескивающей в какой-то сотне шагов воде. Над головой под тусклыми ночными звездами неслись на юг обрывки туч, предвестники грядущего снега и льда.
Тисте анди, страж тьмы; хотел бы он, чтобы такое величие окутывало его подобно плащу. Поза мифического героя, исполненная… чего-то такого. На бедре меч, геройское оружие, которое громко взвоет, когда в судьбоносный день он его обнажит и с ошеломляющим искусством обрушит на врага – подобно великим воителям древности, словно символ высшей мощи, проявленной во имя Матери Тьмы.
Но то лишь мечты. Мечом он владеет так себе, если это и символ, то бездарности, искусства нечистого, как его собственная кровь. Никакой он не солдат тьмы, просто юнец, который стоит в одиночестве на незнакомой улице, которому некуда идти – и которому однако так хочется именно сейчас, именно в этот самый миг идти хоть куда-то.
Нет, даже это неправда. Он стоит здесь, поскольку ему пришлось сбежать. Злоба жжет Фейд подобно лихорадке, а Нимандра она избрала, чтобы ему исповедоваться. Убьет ли она Сандалат Друкорлат здесь, в порту, как и поклялась? Или, что более существенно, позволит ли Нимандр ей это сделать? И хватит ли ему храбрости предать Фейд – учитывая, как стремительно она способна отомстить и как смертелен ее яд.
Аномандр Рейк не колебался бы. Он вышиб бы дверь в комнату Фейд, вытащил бы визжащую куницу наружу за горло. А потом вытряс бы из нее жизнь. Разве у него был бы выбор? Ему хватило бы одного взгляда в глаза Фейд, чтобы познать ее тайну. Тайну того, что внутри у нее вместо совести обширная пустота. Он увидел бы все словно наяву, и затем увидел бы в ее глазах ужас оттого, что
