Громкие голоса прорывались сквозь плотную завесу сна, вызывая головную боль и тошноту. Нужно подать какой-нибудь знак, попросить, чтобы замолчали, черт их всех возьми!
Он падает без вскрика, только тянет ко мне руки, а я сижу на трапеции, вцепившись пальцами в трос, и могу только смотреть.
Чья-то рука легко касается моей головы и, кажется, я слышу, как рядом кто-то дышит.
Тело маленького гимнаста лежит посреди манежа изломанной куклой. Эмиль мертв. Вокруг собираются люди. Униформа, артисты, зрители из зала. Все стоят и смотрят. Я кидаюсь то к одному, то к другому, умоляя помочь. Ведь высота была не такая большая! Но никто не подходит, все только смотрят и не шевелятся. В какой-то момент я понимаю, что остался на манеже один.
Открыв глаза, все еще не понимаю, сплю или нет. То меня колотит от холода, то я начинаю задыхаться от жара. Мокрая простыня липнет к спине, а тонкое одеяло давит на грудь, как свинцовое. Хочется сбросить его с себя, чтобы стало легче дышать, но у меня нет сил даже поднять руку. Рядом тихо шуршат чьи-то шаги, и перед глазами появляется обеспокоенное лицо Глеба.
– Циркач, ты меня слышишь? – спрашивает он, снимая с моего лба высохшую тряпицу.
– Слышу, – пытаюсь ответить я, но с губ срываются только невнятный свист и хрипы.
Глеб помог мне присесть и протянул стакан воды. А я приложился к стакану так, словно не пил сто лет, и все это время шел через пустыню, что раскинулась над нашими головами, за толщей земли. Говорить сразу стало легче.
– Где Король? – сипло спросил я и огляделся, будто мог увидеть вокруг кровати что-то кроме ширмы.
– Друг твой выздоравливает, не волнуйся, – Глеб улыбнулся.
Я хотел было сесть повыше, но спину обожгло болью, выбившей из легких весь воздух.
– Тише ты, тише! – Глеб поспешно перехватил меня и уложил на подушку.
– А сколько часов я уже здесь?
– Часов? – Глеб округлил глаза. – Ты, друг милый, здесь четыре дня в горячке валяешься. Ох, и намучился же я с тобой. Думал, помрешь. Ну, или я наживу себе грыжу. Тебя, кабана старого, таскать – выше моих сил.
Сегодня он непривычно много болтает.
– Но я бы на твоем месте выписываться отсюда не спешил, – бросил он, уходя к другим пациентам, от которых меня отгораживала ширма.
Снова очнулся я через несколько часов, все еще разбитый, но вполне вернувшийся в реальность. Осколки бредовых снов, навеянных лихорадкой, растаяли в теплом свете ламп лазарета. Из-за ширмы показался Доктор. Его желтоватый халат внизу был забрызган чьей-то кровью, а глаза, кажется, запали еще сильнее, чем раньше. Доктор подошел ближе и спросил, как я себя чувствую. Я услышал, как Глеб, оставшийся за ширмой, просит кого-то пойти к коменданту. Надеюсь, не за тем, чтобы доложить, что на станции снова заканчиваются лекарства.
Доктор еще суетился вокруг меня, когда подошел медбрат. По его хмурому лицу я понял, что пришел он далеко не с радостными новостями.
– Проснулся? Готовься, у тебя будут гости.
Мой туманный вопросительный взгляд заставил его продолжить.
– Николай Степанович просил сообщить ему, когда ты придешь в себя.
– Мм… заботится, – беззлобно усмехнулся я. Глеб смерил меня долгим тяжелым взглядом.
– Конечно. Он о тебе позаботится, а потом догонит и еще раз позаботится, – ответил медбрат и снова скрылся за ширмой.
Николай появился довольно скоро, не прошло и получаса, если верить старым механическим часам на стене лазарета. Я пожал коменданту руку, и тот уселся на пластиковый стул у кровати. Я прекрасно понимал, что не состояние моего здоровья его сейчас интересует, и ожидал взбучки.
– Ну что, Циркач, натворил ты дел, так натворил, – вздохнул он и покачал головой.
В такой ситуации лучше помалкивать, и я просто ждал, пока он выскажет все, что собирался.
– Ты спас подрывника от расстрела – раз. Застрелил двоих патрульных – два. Уже этого достаточно, чтобы вышвырнуть тебя с «Проспекта». Притащил преступника сюда – три. У нас тут не «Площадь». И мне здесь новый рассадник криминала не нужен. «Сибирские» уже приходили по твою душу. Имени, к твоему счастью, не запомнили, но описали довольно точно. Сталкер с трехглазой собакой. Ты много таких в метро видел? Лично я – только одного.
Сталкер с трехглазой собакой… Я уже сталкер без собаки. Внутри что-то болезненно сжалось.
Лохматый бы сейчас свернулся у меня в ногах. Вспомнилось ощущение от его шерсти на руках. А затем в памяти всплыл его взгляд – как он смотрел на меня, проткнутый копьем. К горлу подступил ком.
Николай как будто понял, о чем я думаю.
– Хорошо, что хоть без собаки пришел. Куда дел?
– Дикари убили.
– Дикари? Не шутишь? – в голосе его звучало удивление, по моему взгляду он понял, что я говорю серьезно. – Ладно, потом расскажешь про дикарей. Я за тебя заступился, сказал, что да, был такой, но ушел и не возвращался. Они потребовали сдать тебя, как вернешься.
Было видно, что Николаю все труднее сохранять сдержанный вид. Могу поспорить, если бы этот разговор происходил один на один, на меня бы посыпались совсем другие выражения.
– Так вот, если бы я не знал тебя лично, ты бы очнулся не здесь, а у них в пыточной. Так что потрудись мне хорошо объяснить, что это за рыжий хрен, и что, скажи на милость, ты вообще творишь, – процедил комендант и выжидающе посмотрел на меня.
Я перевел взгляд на собственные руки и попытался подобрать слова. Я раньше считал, что у Николая нет семьи, мне казалось, человек не может думать так стратегически и холодно, если у него есть близкие. С другой стороны, может, мы не всегда ценим и осознаем, что рядом с нами есть кто-то еще, но когда они исчезают, на их месте в нашем внутреннем мире остается холодная мертвая пустошь, которую уже не получается отрицать.
Никогда не умел подбирать слова для таких случаев. Да и нет их вообще, слов этих.
– Экспедиция, в которой был ваш сын, погибла в аномалии между «Площадью» и «Октябрьской». Я привел человека, который нашел их тела. Он может рассказать больше, чем кто-либо еще.
Николай остался собранным и выдержанным, только желваки напряглись. Он мне не поверил или гнал от себя эту мысль, пока была возможность, и я очень надеялся, что Король и вправду мог рассказать больше.
– И он не подрывник, он оружейник. Наполняет использованные гильзы, делает патроны, чинит огнестрельное оружие, иногда и сам собирает. Полезный человек был бы для станции. А что у него за терки с «Сибирской», мне неизвестно.
Я поймал на себе
