– Как хочешь, так и действует, – сказал Пьеро.
– Очень понятно, – насупился Арлекин.
– Да как тебе объяснить-то… – начал было Пьеро, убирая пузырёк.
Мерно трусящий рыжий першерон повернул голову.
– Эй, хозяин, – сказал он, – скучно как-то! Парни вянут на корню, песен просят!
– Вот сами и пойте, – распорядился Арлекин и махнул рукой – дескать, поехали.
– Как скажете… Карский раз! Зубрик два! Любимую нашу – запевай! – тут же распорядился коняка.
– Вот огромное яйцо – богатырское! А бывает ведь яйцо сракодырское! – начал белый конь.
– Сракодырское яйцо, невъебенное! А бывает ведь яйцо и отменное! – подхватил третий, пегий першерон.
– Вот отменное яйцо, заебатое! А бывает ведь яйцо и горбатое! – вступил рыжий, творчески развивая тему.
– Хуятое, – зачем-то сказал Арлекин, Пьеро прошептал «бля» и театрально застонал.
Они уже четвёртый час тащились в телеге по пыльному шляху. Местность вокруг простиралась ровно та же самая, что и намедни, и давеча. Всё пространство до холмов было занято полями – пшеничка, мак, посевы творожка. Изредка пейзаж оживляла белёная хатка или два-три домика рядком. Иной раз встречался памятный знак былых, неспокойных времён: какой-нибудь гранитный шпиль в стиле Директории или мраморный бюстик с изящной поньской головкой.
В полях попадались крестьянствующие пупицы и псикаквы. Они смотрели на проходящий мимо обоз бессмысленными круглыми глазами.
Да, обоз. Именно таким словом следовало бы назвать три подводы, на которых перемещалась в пространстве разношёрстная Карабасова труппа.
На первой ехали Арлекин, коломбина и парочка быстроногих и востроглазых арапчат. На второй должна была находиться Ева Писториус с прочим электоратом. На третьей, с барахлом, обязаны были дежурить Напси и Пьеро. Карабас намеревался было завести ещё и четвёртую подводу, для шатра – он возжелал иметь в хозяйстве складной шатёр-шапито. Однако выяснилось, что это довольно громоздкая конструкция, таскаться с которой неудобно крайне. Тогда шеф решил не заморачиваться с этой темой, рассчитывая, что для представлений арендует подходящее помещение в Директории. Тем не менее он приобрёл несколько палаток, чтобы обеспечить труппе более-менее комфортный ночлег. Они ни разу не понадобились. Местность была населённой, крестьяне охотно – и недорого – предоставляли путникам кров и пищу. Вообще, край был мирным, изобильным и хлебосольным.
Так было не всегда. Буферная зона между Директорией и Эквестрией просто не могла не иметь сложную, неоднозначную историю. Эти земли были изрыты копытами боевой понницы Найтмер Блэкмун, неоднократно изжарены тесла-орудиями Директории, обильно унавожены уланями и гусарынями Черногривоносного Табуна Их Грациозности Уруру Первой, политы напалмом во время знаменитой Атаки Бэтменов, залиты кровью после Первого Дирэквестрийского инцидента, оставлены травам и сорнякам после Большого Набега Их Грациозности Аняня Второй, вновь заселены и распаханы военными поселенцами гетмана-протектора Абракадабра Мимикродона (чьё правление было не самым светлым эпизодом в истории Директории), превращены в пепел в ходе Второго Дирэквестрийского инцидента и наконец – после непубличных переговоров заинтересованных сторон – заселены обывателями мирных, трудолюбивых основ и оставлены в покое. Последние полвека здесь не происходило ничего примечательного. Ко всеобщему удовлетворению.
Путникам местное самоощущение передалось тоже. Все расслабились и предались неге. Даже привередливый Арлекин вовсю наслаждался простой жизнью. Он подсел на местные творожки и сырки с наполнителями. К тому же здешние землеробы всех основ и разновидностей – то ли по природной склонности, то ли блюдя демографический баланс – охотно жопничали. Маленькому педрилке то было любо: он уединялся с ними в полях, оставляя обоз под ответственность Напси и Пьеро. Которые и раньше-то не являли собой образцы дисциплины. А когда убедились, что ни на электорат, ни на имущество никто не покушается, то и вовсе распустились. Они очень быстро взяли манеру оставлять свою подводу на першеронов, а сами тусовались то с Арле, то с Евой Писториус.
Рыжая поняшка в коллективе прижилась на удивление легко. С Напси она спелась практически сразу – в самом буквальном смысле: оказывается, у Евы имелся голос, небольшой, но приятный, что-то вроде меццо-сопрано. Во всяком случае, для репертуара Напси он вполне подходил, да и святое караоке она исполняла с большим чувством. Арлекин, который женский пол не котировал, а к няшу был устойчив, тоже нашёл с Евой общую тему: с рыжухой можно было поговорить об эквестрийских жеребцах, вспомнить приятные моменты, сравнить впечатления. Когда же Арлекин узнал, что Ева даёт в попу – под настроение, конечно, но всё-таки, – он к ней совсем подобрел и однажды даже назвал Писториус «нормальным парнем». Пьеро на Еву откровенно запал – неземная страсть к Мальвине почему-то ему в том не препятствовала – и всё норовил пощупать и погладить ей всякие места. Ева не то чтобы поощряла эти поползновения, но и не особо сопротивлялась. Единственное, что стояло между ними – стихи. По собственному Евиному признанию, виршеплётство Пьеро отбивало у неё всякое желание.
Карабас смотрел на всё это сквозь пальцы, да и вообще не мешался, предпочитая держаться на некотором удалении. В самом прямом смысле: для себя любимого раввин прикупил пароконную рессорную коляску на дутиках, на которой и раскатывал, контролируя ситуацию с ближней дистанции. Сейчас, правда, он от отряда отстал – из-за Евы, у которой некстати случилась тяжёлая менструация. Тут раввин, обычно заботящийся о подчинённых весьма умеренно, неожиданно выказал редкую галантность. А именно: снял у местной жительницы удобную конюшню, где и остался со страдающей поняшей. Мотивировал он это тем, что в таком состоянии ехать куда-либо Еве тяжко. От предложения Арлекина тормознуться всем составом Карабас отмахнулся – дескать, езжайте, мы вас на коляске через пару дней нагоним. Арлекин подумал и решил не развивать тему: спорить с Карабасом было всё равно бесполезно, ждать объяснений – тем более.
Вообще-то – размышлял Арле, сидя на тюке с матрасами у тележного борта и играя с Напси – шеф всячески показывал, что никуда не спешит. Более того, с какого-то момента он стал обставлять каждый пройденный километр множеством лишних телодвижений. Обоз всё время буксовал, всё больше по каким-то ничтожным поводам. Однажды Карабас застрял сам и задержал всех, потому что ему вздумалось полакомиться черешней – которой у крестьян, конечно же, не нашлось. В другой раз он тормознул обоз на час раньше обычного, так как его, видите ли, заинтересовало мраморное изваяние поняши без головы и хвоста – и он решил расквартироваться поблизости, а заодно узнать историю памятника. Местные, разумеется, ничего не знали. Насилу нашёлся какой-то очень старый хрен – прошитый для приличия редькой, – который таки вспомнил, что в молодые дни он слыхал, будто памятник был поставлен героической драгунице времён Уруру, а голову и хвост ей позже отломал какой-то двуёбый жабледрот, пытавшийся трахнуть статую с обеих сторон сразу. Всё это было, конечно, чрезвычайно познавательно, но, на вкус педрилки, слишком уж оторвано от нужд момента.
Арлекин из всего этого делал следующие выводы. Во-первых, Карабас сознательно тормозит движение обоза. Во-вторых, шеф всячески старается
