ЭКСПЕРТИЗА: Ib 34674 (Джузеппе Сизый Нос)
День начался как обычно – с судорожных сокращений матки.
– Ленинград, Ленинград, – закричал женский голос из патефона, – я ещё не хочу умирать…
«Я не хочу умирать, я хочу умереть», – почувствовала Алиса. Это было именно чувство – оно накрывало изнутри, с головой, от него леденели пальцы, лицо, кончик носа. Алиса знала, что бороться с этим бесполезно. Нужно было просто пережить. Как и всё остальное.
– Ленинград, у меня телефонов твоих номера, – кричал голос.
Лиса протянула лапу, выключила звук. В тишине желание смерти проходило быстрее.
Она выдержала несколько мгновений полной беспросветности, сбросила одеяло и резко согнула колено. Боль выстрелила в сустав, обожгла ногу, впилась когтями в бедро. Лиса закричала и так же резко выпрямила ногу. На этот раз боль ударила в другую сторону – к ступне. Ощущение было, будто в мышцы набили стекла. Но ледяная волна отхлынула. Боль была её союзником; Алиса относилась к боли с ненавистью и уважением, как к старшей сестре, которую трудно выносить, но которая почему-то всегда оказывается права.
Она села на постель и принялась обкалывать ногу – сначала укол в суставную сумку гиалуроновой кислотой, потом гидрокортизон и два обезболивающих в мягкие ткани. Последний укол в бедро – чтобы можно было раздвинуть ноги: вектора и там что-то перекроили, протянули какие-то тяжи, которые при движениях рвались. Гордая лиса стонала сквозь зубы, не открывая рта. Зато немного отпустила вечная хочка. Алиса решила, что гигиенические процедуры можно пропустить или хотя бы не начинать день с них. После смертного холода и боли переступать ещё и через то отвращение к себе, которое обычно наступало после латексной палки, было выше её сил.
Под душем матку всё-таки скрутило. Хуже всего было то, что она смогла кончить, только представив Семнадцать Дюймов внутри себя. Если необходимость мастурбировать просто ранила её гордость, то эта новая зависимость – рвала её на части.
Начался утренний обход: автоклав с кроликом, автоклав с цыплем, пробы раствора, криотест. Она всё делала аккуратно, очень внимательно, но совершенно механически, обращая внимание только на рабочие моменты. Потом был ещё один приступ, пришлось скрываться в туалете и делать всё быстро. Белоснежный рог снова нарисовался в воображении, и на этот раз Алиса уже не сопротивлялась.
После этого стало легче. Ногу тоже немного отпустило: лиса ощутимо прихрамывала, но могла ходить, не обращая на это внимания.
В столовую она пошла к двум: во время сиесты она обычно пустовала. На этот раз не было вообще никого, кроме буфетчицы и уборщицы, лениво гоняющей шваброй по полу грязную воду, пахнущую настоявшейся хлоркой.
Обойдя лужу, лиса взяла подносик, поставила на него обычный набор – салат с лабораторной мышатиной, калушьи яйцеклетки под майонезом, свежевыжатый куриный сок – и села на своё обычное место в углу. Место было прямо под кондиционером и поэтому пустовало практически всегда. Но Алисе оно нравилось – гудение кондиционера заглушало чужие голоса. Болезнь воздвигла между ней и остальными стеклянную стену, биться о которую гордая лиса не стала бы, даже если бы сходила с ума от одиночества. Теперь же ей и вовсе не хотелось никого ни видеть, ни слышать.
Жуя разваренную мышатину и не чувствуя вкуса, лиса в сотый раз прокручивала в уме варианты развития ситуации. Судя по тому, что она до сих пор на свободе, Нефритовое Сокровище её не выдал. Более того, срок, который он ей поставил, неожиданно растянулся: недельное заседание Учёного Совета было отменено из-за каких-то срочных и маловразумительных обстоятельств. Лисе хотелось думать, что цилинь дал ей дополнительное время. Вот только как его использовать, она не понимала.
То, что её запалили, работодателям было уже известно: лиса перестала обновлять маяки и метить условленные места. Быстрого выхода на связь она, конечно, не ожидала: на их месте она считала бы себя находящейся под плотным наблюдением. Непонятно было, правда, зачем такие сложности. То немногое, что лиса знала, она сказала бы и так: или сама, или после трёхминутного общения с барсуками. Лиса где-то слышала, что хороший, годный барсук умеет работать даже с такими существами, которые способны отключать болевую чувствительность. В том, что Институт может позволить себе хороших, годных барсуков, Алиса не сомневалась. Хотя, скорее всего, её сразу передали бы военной контрразведке, где коротали век настоящие профи, изголодавшиеся по работе… Так или иначе, пасти её было бессмысленно – по крайней мере, с её точки зрения. Но работодатели могли думать что угодно. Например – что она пытается втянуть их в какую-нибудь игру. Лиса имела очень смутное представление об играх такого рода, но понимала, что её наивность – это её и только её проблема.
Алиса потянулась за зубочисткой – как всегда, в стаканчике остались только конские, с полпальца толщиной – и принялась её грызть. Хруст дерева на зубах помогал ей сосредоточиться.
Что касается её собственного положения, то его можно было описать словами «полный дефолт». Несмотря на неожиданную доброту цилиня, давшего – точнее, навязавшего – ей шанс на спасение, бежать было некуда. Тайник с деталями и оборудованием она проверяла, всё оказалось на месте. Вынести это добро за пределы Института было сложно, но возможно. Непонятно было, что делать дальше. Скрываться в Директории? Бессмысленно, найдут. Как переходят границу и возможно ли это вообще сделать в одиночку, лиса не имела ни малейшего представления. О Стране Дураков она знала не больше любого обывателя, но даже этого ей хватало, чтобы понять: первый же контакт с аборигенами станет, скорее всего, и последним. Шансов добраться до Зоны в одиночку у неё не было. Сдаться властям она тоже не могла: это означало предать доверие Нефритового Сокровища.
Конечно, можно было надеяться на чудо. Но Алиса имела основания полагать, что чудеса не ходят косяками, а благородство Нефритового Сокровища выбрало её личный лимит на везуху на ближайшие годы. Если, конечно, они у неё вообще будут.
Она снова подумала о белом роге и тихо, еле слышно, заскулила.
Хлопнула дверь. В столовке появился Джузеппе Сизый Нос. Алиса заметила, что он уже подмазанный айсом – не сильно, но заметно.
К сожалению, Джузеппе её тоже заметил.
– Приве-ет, а вот и мы, – он, не чинясь, присел к ней за столик. – Чтой-то мы такие грустные? Нам ли быть в печали? Выше мордочку!
Лиса, подавив в себе острое желание процарапать по сизому хрюслу когтями, судорожно кивнула. Понимая, что уже не отделается. Под айсом Джузеппе становился крайне дружелюбным, а точнее – бессмысленно-навязчивым. Когда-то ей это даже нравилось – ну в каком-то смысле. Собственно, и первый подход к ней он сделал именно под айсом: на свежую голову у него на это, скорее всего, не хватило бы духу. Алиса подозревала, что она так и осталась первой
