– Лучше присылать крестьян христианской веры, можно литвинов или немцев, – Дарья встряла в разговор, вызвав оторопь у Афанасия Лаврентьевича, причём не столько самим фактом явления нового собеседника, а тем, что это оказалась женщина. Волосы её были уложены под кепи, а обычная серо-зелёная форма ангарцев не давала возможности стороннему человеку сразу признать в стоящей неподалёку фигуре женский силуэт.
Дабы Ордин-Нащокин не болтнул сгоряча лишнего, Беклемишев тут же припал к его уху, сказав, кто так бесцеремонно влез в разговор:
– Княжья жёнушка… Дарьюшка, – шепнул он дипломату, который тотчас сделал благостное лицо и со сладчайшей улыбкой приветствовал жену Соколова:
– Прости меня, княгиня! Не признал я, дурень, сослепу! – начал было Афанасий, но был остановлен жестом княгини:
– Князь будет тут через седмицу, тогда и будет разговор.
– Княгиня Дарьюшка! Пущай воевода хуть по радиву весточку ушлёт Соколу! – чуть ли не возопил Беклемишев.
– Это можно. Пошли за мной, Василий Михайлович, – после символического кивка Дарьи, Петренко позвал Беклемишева к радиовышке.
Однако тот показал майору глазами на московского посланника царя, который удивлённо нахмурился такому обороту дела.
– Афанасий Лаврентьевич, прошу тоже проследовать с нами, – пригласил Ярослав и Ордина-Нащокина.
Рассевшись по лавочкам открытого дилижанса, что появились не столь давно на Ангаре, Петренко с приглашёнными покатили к крепости. Оставшиеся московиты довольствовались менее помпезными экипажами. Дарья же отправилась в городок для мигрантов продолжать свою работу.
– Вона, пушки! Всю реку и берега перекрывают напрочь, – Беклемишев так хвалился ангарскими пушками, что казалось, он как минимум участвовал в их отливке. – Ежели государь купит их, свейские крепостицы размолотим, ей-ей!
– Скоро воевать со шведами будете? – обернулся к Беклемишеву Петренко.
– Когда государь изволит решение своё учинить, тогда и будем воевать, – сухо ответил Ордин-Нащокин.
– Михаил Фёдорович желает наши отчины вернуть на Русь-матушку, – начал объяснять Ярославу Василий Михайлович.
– Забрать Ям, Копорье и Корелу! – воскликнул Петренко. – Да, я помню.
– Ивангород ишшо, – удивлённо проговорил Афанасий. – Да Юрьев древний.
Проехали крепостные ворота, ангарский дилижанс въехал на территорию военного городка. Радиовышка вырастала из крыши небольшой по размерам крепкой избы. Сделанная на манер знаменитой глейвицкой башни, она, конечно же, уступала ей в размерах, но службу несла исправно. Московский дипломат всё же был сражён, несмотря на то что поначалу он крепился. Пароход, дилижанс, прозрачные окна, черепица, оружные девки – всё это и многое другое, нахлынув на него разом, заставили Ордина-Нащокина всё же раскрыть рот. Под ухмылки Василия Беклемишева.
Приказный голова между тем начал рассказывать царскому дипломату принцип работы радио.
Проходя в избу, Беклемишев предостерёг коллегу от опрометчивых поступков:
– Ты, Афанасий Лаврентьевич, ежели чего, ножками не сучи и глаза не пучь. Тут всё по уму, а не по волшбе. В Ангарии даже отроки малые по радиву могут разговор весть.
Петренко, поприветствовав вытянувшегося молоденького сержанта пограничной стражи и капитана, начальника службы связи, приказал вызвать Соколова. Капитан, бывший рядовой морпех, жестом предоставил рацию сержанту.
– Вона, когда в енту говорят… – указывая на сержанта, продолжал свой рассказ приказной голова. – Воевода, будь ласков, напомни, как евойная трубка зовётся? – обернулся к Ярославу Беклемишев.
– Микрофон, Василий Михайлович, – не поворачивая головы, отвечал Петренко.
– Во! Микрофон! В него надобно говорити, а ежели у кого ишшо радива есть, тот его услыхать может, – упёр указательный перст в потолок Беклемишев.
Царский посланец в оцепенении только кивал.
Первым на запрос откликнулся радист удинской военной школы, молодой голос, представившись кадетом Сивцевым, отчеканил:
– Князь Сокол отбыл вчерашним утром в сторону Быковской пристани на пароходе «Тайфун».
После этого на связь вышел пароход голосом самого Вячеслава:
– Что-то срочное, Ярослав?
– Так точно, Вячеслав Андреевич, – забрал у сержанта микрофон Петренко. – Царь Михаил затевает войну со шведами, ему срочно нужно оружие.
Последовала долгая пауза, прежде чем Соколов ответил, сквозь помехи, заглушающие его голос:
– Решу вопрос по прибытию, конец связи.
Ордин-Нащокин тем временем, сидя на лавке, таращил глаза на ангарцев и истово крестился, с ужасом поглядывая на рацию.
– Это ли не волшба поганая, Василий Михайлович? – сипло проговорил Афанасий. – Из короба оного голоса человеческие, не иначе как волшбой и призываются.
– Ни в коем разе! О том и отец Кирилл поведать может, коли сомневаетесь, – воскликнул всё ещё озадаченный новостями Петренко. – Пойдёмте-ка лучше в столовую, гости дорогие, отобедаем да поговорим.
В приграничной крепости день проходил за днём. Стоящее на дворе бабье лето, сухое и тёплое, радовало занимавшихся сбором урожая гарнизонных воинов и жителей городка. Картофель собрали ещё в конце августа, выбрали и семенной материал на следующий год. Репу, сушёный горох и чеснок уже убрали в подвалы крепостей и фортов, где им обеспечивались лучшие условия хранения. На владиангарских и илимских полях оставались ещё морковь да капуста, которую надо было собрать чуть позже.
В целом сельхозработы прошли ровно, без потерь урожая. Было заготовлено и достаточное количество золы для удобрения почвы на следующий сезон. Капусту ещё предстояло заквасить, с морковкой и ягодками, как вернейшее зимою средство от недостатка витамина С. Помимо гарнизона и посадских, на сборе урожая работали и окрестные тунгусы, привлекаемые на работы платой. За определённое количество трудодней каждому роду или кочевью выдавали отличный набор хозяйственной утвари – от пуговиц и иголок до котлов и светильников.
В эти дни царские посланцы сумели осмотреть все укрепления, хозяйственные постройки и мастерские Владиангарска. Петренко не скрывал от них практически ничего, кроме оружейных складов, потому что не без оснований считал вверенное ему хозяйство образцовым. Городок свой он устраивал максимально похожим на военную часть, где когда-то проходил службу. Только тир был не в подвале казармы, а в леске неподалёку. Везде, естественно, царил идеальный порядок. Загорающиеся ночью прожекторы, когда зажженная лампа помещалась в фокус нескольких зеркал и давала яркий свет, как и паровая машина, поднимающая без участия человека по жёлобам воду из Ангары на окружающие поля, произвели неизгладимое впечатление на московитов.
По прошествии недели одним из тёплых и маловетреных вечеров к Петренко в гости напросился Беклемишев, пришедший с одним из юношей, что были в посольстве. Уже в воеводском доме Василий Михайлович представил его как своего сына Петра. Ярослав в ответ познакомил Беклемишевых со своими детьми – четырнадцатилетним курсантом Ростиславом, девятилетней Ярославой и пятилетним Святославом.
Во время ужина приказный голова учил своего сына пользоваться вилкой и усердно кормил варёной картошкой, то и дело спрашивая, нравится ли ему земляное яблоко? Тот отвечал утвердительно, вызывая этим улыбки у Елены Мышкиной – жены Ярослава. Несмотря на кажущееся благолепие, царящее за столом, вежливые вопросы и не менее благочинные ответы, нечто тяготило воеводского гостя. Это заметила и Лена, чувствуя, что Беклемишеву есть что сказать и Василий Михайлович лишь ждёт удобного момента. Наконец дети поели, а
