– Сукин сын был осторожен. Не хотел поскользнуться и грохнуться, да?
Холли кивнула:
– Наверное, это тот самый тоннель, который Люба назвала Чертовой горкой. Смотрите под но…
Откуда-то снизу и сзади донесся грохот падающих камней, за которым последовал едва различимый глухой удар, отдавшийся дрожью у них в ногах. Ральф вспомнил, что где-то читал, что даже сплошные ледники иногда могут сдвигаться без всякой видимой причины. Холли испуганно посмотрела на него.
– Думаю, это нестрашно. Эти пещеры уже много веков беседуют сами с собой.
– Да, но беседа стала значительно оживленнее после землетрясения, о котором рассказывала Люба. Землетрясения в две тысячи седьмом.
– Вы всегда можете…
– Нет, не могу. Я должна дойти до конца.
Да, Ральф ее понимал.
Они осторожно спустились вниз, держась за перила, но стараясь не прикасаться к светящимся отпечаткам ладоней того, кто прошел здесь перед ними. У подножия спуска висела табличка:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА ЧЕРТОВУ ГОРКУ
СОБЛЮДАЙТЕ ОСТОРОЖНОСТЬ
ДЕРЖИТЕСЬ ЗА ПОРУЧЕНЬ
Внизу тоннель стал еще шире. Ральф с Холли остановились под высоким арочным сводом. Когда-то он был облицован досками, но теперь часть облицовки сгнила, обнажив голый камень – кости земли.
Холли сложила ладони рупором и негромко окликнула:
– Есть кто-нибудь?
Ее голос вернулся, размноженный эхом: Кто-нибудь… то-нибудь… то-нибудь…
– Так я и думала, – сказала она. – Это Чертог звука. Большая пещера, о которой говорила Люба…
– Привет.
Ривет… ивет… ивет…
Голос был тихим, но у Ральфа перехватило дыхание. Холли вцепилась ему в плечо, впилась пальцами, словно когтями.
– Раз уж вы здесь…
Уж вы… здесь… вы здесь… десь…
– …и потратили столько сил, чтобы меня разыскать, входите.
21Они прошли под высоким каменным сводом бок о бок. Холли держала Ральфа за руку, словно взволнованная невеста перед алтарем. Фонарик был у нее, а у Ральфа был «глок», и Ральф собирался выстрелить, как только увидит цель. Но цели он не видел. Пока.
Они вышли на каменный выступ, нависавший балконом над полом главной пещеры на высоте около семидесяти футов. Вниз можно было спуститься по металлической винтовой лестнице. Холли подняла взгляд, и у нее закружилась голова. Лестница уходила вверх еще футов на двести, минуя широкий пролом в скале (очевидно, выход из основного тоннеля), до самого потолка, откуда свисали гигантские каменные сосульки. Теперь стало понятно, что изнутри холм был полым, как муляж торта в витрине кондитерской. Участок лестницы ниже выступа, на котором стояли Ральф с Холли, выглядел более-менее целым. Но наверху одна секция частично сорвалась с державших ее болтов и висела над пустотой.
Внизу, в круге света от самого обыкновенного электрического торшера – из тех, что есть в каждой гостиной в любом мало-мальски приличном доме, – их ждал чужак. Змеившийся по полу провод торшера подсоединялся к тихо гудевшей красной коробке с надписью «ХОНДА». На самой границе света и тьмы виднелась раскладушка, накрытая одеялом.
За годы службы в полиции Ральф повидал немало преступников, скрывавшихся от правосудия, и этот чужак – эта тварь, за которой они охотились, – мог быть любым из таких беглецов: исхудавший, с ввалившимися глазами, потрепанный. Он был в джинсах, грязной белой рубашке, замшевой безрукавке и потертых ковбойских сапогах. На первый взгляд безоружный. Он смотрел на них снизу вверх, запрокинув голову с лицом Клода Болтона: короткие черные волосы, высокие скулы, намекавшие на примесь индейской крови, черная эспаньолка. С такой высоты Ральф не мог разглядеть татуировок на пальцах, но знал, что они есть.
Человек в татуировках, так называл его Хоскинс.
– Если вы и вправду хотите общаться, вам придется спуститься сюда. Меня лестница выдержала, но сразу предупреждаю: она не особенно прочная. – Его слова, произнесенные тихим будничным голосом, удвоились эхом, утроились, перекрывая друг друга, словно там был не один чужак, а целая группа чужаков, прячущихся в густом сумраке за пределами круга света от единственного торшера.
Холли шагнула к лестнице, но Ральф ее остановил:
– Я пойду первым.
– Лучше я, потому что я легче.
– Я пойду первым, – повторил он. – Когда я спущусь – если спущусь, – пойдете вы. – Он говорил тихо, но предполагал, что из-за здешней акустики чужак слышит каждое слово. Будем надеяться, подумал Ральф. – Но остановитесь в десяти-двенадцати ступенях до пола. Мне надо с ним поговорить.
Он пристально смотрел на нее, смотрел прямо в глаза. Она быстро взглянула на «глок» у него в руке, и Ральф едва заметно кивнул. Нет, он не собирался разговаривать с чужаком. Время для разговоров прошло. Один выстрел в голову, и можно будет идти домой. Если на них не обрушится потолок.
– Хорошо, – сказала она. – Только будьте осторожнее.
Осторожность тут не поможет – старая лестница либо выдержит, либо нет, – но по пути вниз Ральф упрямо твердил себе, что весит не так уж много. Лестница скрежетала и тряслась под ногами.
– Пока все неплохо, – сообщил чужак. – Держитесь ближе к стене, так безопаснее.
Езопаснее… паснее… паснее…
Ральф добрался до последней ступеньки. Чужак стоял неподвижно рядом со своим торшером, таким уютно-домашним и до ужаса неуместным в этих мрачных пещерах. Может быть, он купил этот торшер – и генератор, и раскладушку – в «Хоум депо» в Типпите? Да, наверное, подумал Ральф. Похоже, в этой дремучей техасской глуши все дороги ведут в «Хоум депо». Впрочем, это не имело значения. Лестница за спиной Ральфа снова заскрежетала и заходила ходуном: Холли начала спускаться.
Теперь, оказавшись лицом к лицу с чужаком, Ральф изучал его почти с любопытством ученого-натуралиста. С виду чужак выглядел как человек, но все равно было в нем что-то странное, что-то неуловимо неправильное. Как будто смотришь на картинку, немного скосив глаза. Ты точно знаешь, что изображено на картинке, но изображение выходит слегка перекошенным и чуть-чуть не таким, каким должно быть. Лицо Клода Болтона, но подбородок другой, не закругленный, а квадратный, с продольной ямочкой. Справа линия подбородка длиннее, чем слева, из-за этого лицо получается скошенным на одну сторону, почти гротескным. Волосы принадлежали Клоду, черные и блестящие, как вороново крыло, но в них пробивались пряди рыжевато-каштанового оттенка. Однако больше всего поражали глаза. Один – карий, как у Клода, другой – голубой.
Ральф узнал эту ямочку на подбородке и эти волосы, отдающие в рыжину. И самое главное – голубой глаз. Да и как было не узнать? Он видел, как остекленели глаза Терри Мейтленда, умершего у здания окружного суда не столь давним жарким июльским утром.
– Ты еще не закончил меняться. Та проекция, которую видела моя жена, может, и была точной копией Клода, но ты сам еще только в процессе, да? Ты еще не готов.
Он рассчитывал, что это будут последние слова, которые услышит чужак в своей жизни. Протестующий лязг металлической лестницы у него за спиной уже затих. Это значило, что Холли остановилась
