Она собрала вещи, выписалась из отеля, села в машину и поехала в Реджис, городок в тридцати милях от Дейтона. Первым делом она направилась к дому матери Хита Холмса, где тот провел свой последний отпуск. Дом пустовал. Окна были заколочены досками, видимо, потому, что вандалы били стекла камнями. На лужайке, которую давно надо было подстричь, стояла табличка: «ПРОДАЕТСЯ. ОБРАЩАТЬСЯ В ПЕРВЫЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ БАНК ДЕЙТОНА».
Холли смотрела на дом, доподлинно зная, что скоро местные ребятишки станут шептаться (если уже не шепчутся), что здесь водятся привидения, и размышляла о природе трагедии. Она тоже заразна, как корь, свинка или краснуха. Но в отличие от этих болезней против нее нет вакцины. Смерть Фрэнка Питерсона во Флинт-Сити заразила всю его злосчастную семью и распространилась по городу. Возможно, здесь, в Реджисе, дело обстояло иначе и пострадала только семья Холмсов, но, как бы то ни было, их больше нет, и все, что после них осталось, – это пустой дом.
Она колебалась, стоит ли фотографировать дом с заколоченными окнами и табличкой «ПРОДАЕТСЯ» на переднем плане – пронзительная иллюстрация утраты и скорби, – и решила, что лучше не надо. Возможно, кто-то из тех, с кем она встретится сегодня вечером, сможет понять и прочувствовать, но большинство наверняка ничего не поймет. Для них это будет просто картинка.
От дома Холмсов она поехала на кладбище, располагавшееся на окраине городка. Здесь семья Холмсов воссоединилась: отец, мать и единственный сын. Цветов на могилах не было. Надгробная плита, обозначавшая место последнего упокоения Хита Холмса, была опрокинута. Холли подумала, что наверняка что-то подобное произошло и с надгробием Терри Мейтленда. Горе заразно; и ярость тоже. Плита была маленькой, скромной: только имя, даты жизни и какое-то засохшее пятно – возможно, след от брошенного яйца. Приложив некоторые усилия, Холли подняла опрокинутую плиту и поставила ее на место. Она не питала иллюзий, очень скоро надгробие снова повалят, но человек делает то, что может.
– Вы никого не убивали, да, мистер Холмс? Просто вам не повезло оказаться в неудачное время в неудачном месте. – Она подняла несколько цветов с ближайшей могилы и переложила на могилу Хита. Сорванные цветы – не самые подходящие знаки памяти. Они уже умерли. Но это все-таки лучше, чем ничего. – Но все так и будут считать вас убийцей. Здесь никто не поверит в правду. И люди, с которыми я встречаюсь сегодня, наверное, тоже в нее не поверят.
Но она все равно постарается их убедить. Человек делает то, что может: поднимает опрокинутые надгробные плиты или пытается убедить людей двадцать первого века, что по земле ходят чудовища, чье главнейшее преимущество заключается в том, что разумные люди не верят в их существование.
Холли огляделась по сторонам и заметила каменный склеп на вершине ближайшего невысокого холма (в этой части Огайо все холмы невысокие). Она поднялась к склепу, прочла имя, выбитое над входной аркой – МОГИЛЬ, как это уместно, – спустилась по трем ступенькам, заглянула внутрь и увидела каменные скамьи, где можно было присесть и подумать о некогда живших Могилях, теперь похороненных здесь. Не тут ли скрывался чужак, покончив со своим грязным делом? Скорее всего нет. Потому что любой, кто приходит на кладбище – те же вандалы, повалившие надгробие Хита Холмса, – мог подняться сюда и заглянуть в склеп. К тому же после полудня солнце наверняка светит внутрь, целый час или два согревая холодные камни. Если чужак был тем, чем думала Холли, он предпочитает темноту. Не всегда, нет. Только в определенные периоды времени. Принципиально важные периоды. Холли еще не закончила собирать информацию, но в этом она была почти уверена. И еще кое в чем: убийства нужны ему для жизни, но питается он печалью. Печалью и гневом.
Нет, в склепе он не скрывался. Но он побывал здесь, на кладбище, возможно, еще до того, как не стало Мэвис Холмс и ее сына. Холли казалось, она чувствует запах его присутствия. Да, она понимала, что это игра ее воображения, но от Брейди Хартсфилда исходил тот же запах: неприятный душок противоестественного. Билл его чувствовал. Его чувствовала медсестра, которая ухаживала за Хартсфилдом в больнице, и это при том, что он вроде бы был в коме.
Она вернулась на маленькую стоянку у кладбищенских ворот, где на июльской жаре дожидался ее одинокий «приус». Но Холли не стала садиться в машину, а прошла мимо, остановилась у самой дороги и медленно повернулась на месте, рассматривая окружающие пейзажи. Где-то неподалеку начинались фермерские угодья – она чувствовала запах удобрений, – но здесь был заброшенный промышленный пригород, пустынный и мрачный. Такие районы не фотографируют для рекламных брошюр Торговой палаты (если в Реджисе вообще имелась Торговая палата). Здесь нет ничего интересного. Ничего, что привлекло бы взгляд; здесь во всем чувствовалось отторжение, словно сама земля говорила: идите прочь, здесь для вас ничего нет, до свидания, уходите и больше не возвращайтесь. Да, здесь было кладбище, но с наступлением зимы сюда будут приходить считаные единицы, и студеный северный ветер быстро прогонит тех немногих, кто все же явится отдать дань уважения мертвым.
Чуть дальше к северу тянулись железнодорожные пути, но рельсы давно проржавели, а между шпалами разрослись сорняки. Была там и заброшенная станция: маленькое одноэтажное здание с окнами, заколоченными досками, как в доме Холмсов. В тупичке на задах здания стояли два одиноких товарных вагона с колесами, утонувшими в стеблях. Похоже, они пребывали здесь еще со времен войны во Вьетнаме. Рядом с пустынной станцией располагались заброшенные склады и ремонтные ангары. За ними высилось полуразрушенное фабричное здание в окружении кустов и подсолнухов. На бледно-розовых крошащихся кирпичах, когда-то бывших красными, виднелась свастика. У шоссе в направлении города стоял покосившийся рекламный щит с надписью: «АБОРТ – ЭТО УБИЙСТВО! ВЫБИРАЙ ЖИЗНЬ!» На другой стороне располагалось длинное низкое здание с вывеской «А ТОМАТ ЧЕСКАЯ АВТОМОЙКА». На совершенно пустой стоянке красовалась табличка с объявлением о продаже. Сегодня Холли такую уже видела: «ПРОДАЕТСЯ. ОБРАЩАТЬСЯ В ПЕРВЫЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ БАНК ДЕЙТОНА».
Да, мне кажется, ты здесь побывал. Не в самом склепе, но где-то поблизости. Где-то, где ты чуял слезы, когда ветер дул в правильном направлении. Где тебе было слышно, как смеются мальчишки или взрослые мужчины, которые повалили надгробный камень Хита Холмса, а потом, вероятно, нассали на его могилу.
Несмотря на жару, Холли пробил озноб. Будь у нее больше времени, она бы обследовала эти заброшенные постройки.
