Здесь я ощущаю свободу, которой не хватает там, внизу, в городке, среди пыльных, потрескавшихся дорожек, среди кособоких домов, среди приспешников Кардинала, глядящих подозрительно. Среди пьяниц, рыбаков, голосистых дев, зазывающих к себе на пир души и тела, среди опустившихся людей, позабывших, что такое достоинство. Среди смиренных и затравленных. Свобода пахнет соленым ветром, долетающим сюда с моря, она отбрасывает в сторону условности, здесь не надо притворяться – ты сам с собой и своими мыслями, здесь тебя будут слушать.
А еще – тут все родное, что когда-то было у меня.
Я иду, отбрасывая ботинками грязь, выдирая подошвами прошлогоднюю высушенную траву. Зябко, весна только началась, едва-едва сошел снег, без тени стыда оголил землю – серо-черную, с проступающим кое-где известняком. Идти всего ничего, но с каждым шагом все труднее и больнее.
Вот и дерево, обнажившиеся корни впиваются в податливую почву, цепляются за камни. Все живое хочет жить. Это непреложная истина, аксиома. Потому и человек все еще цепляется, как это дерево, барахтается, пытается удержаться на плаву. На голых ветках и стволе – буро-зеленый мох, отбирающий все больше места. Я достаю из-за пояса самодельный нож – пятнадцатисантиметровый клинок из нержавейки, рукоять обмотана бечевкой, – и соскабливаю им мох с дерева. Под слоем поганой зеленки скрываются неумело нацарапанные надписи на коре, я старательно очищаю их от наросшего за полгода мха, окидываю взглядом и остаюсь удовлетворенным.
– Дел было много, – оправдываясь, шепчу я, обращаясь к земле, сажусь на корточки и кладу ладонь на нее. Руку пронизывает холод, жалит тонкими иголками, как ошалевшие от спячки пчелы, забирает тепло. Ладонь быстро стынет, но я долго не убираю ее. – Простите, давно не приходил.
Серое небо с проседью белых облаков, изредка разбавляющих своим присутствием хмурые чернеющие тучи – единственный свидетель и безмолвный участник, оно смотрит на меня равнодушно, ему нет дела до изломанной человеческой судьбы. Дерево слегка скрипит на ветру, немного укоризненно, так, что мне слышится в его скрипе: «Не уберег…не защитил…»
Оленька, Дима, Саныч. Три имени, нацарапанных грубой мужской рукой на дереве. Моей рукой. Три самых родных человека, нашедших покой в земле под корнями дерева. Три трагические случайности. Возможно, я был бы сейчас далеко отсюда, растил бы с женой сына в укромном, свободном от людей месте. Но один вечер изменил все в моей жизни. Огонь унес две родные души. Деревянный домик вспыхнул, словно соломенный. Пока я добежал с полей, уже никого нельзя было спасти. Дом выгорел дотла – остались только почерневшие жестяные миски да одиноко стоящая кирпичная печка с трубой. Оленька как раз готовила ужин.
Думаю, этот случай навсегда изменил мою жизнь и превратил меня в того, кем являюсь сейчас. Саныч ушел позже. Рухнул кирпичный забор – дед не успел отпрыгнуть в сторону, а вместе с ним ушли разговоры. Мне так не хватает их сейчас – нашего вечернего трепа за чаем или сивухой обо всем и ни о чем.
Я не стал вбивать кресты, насыпать холмики – достаточно трех имен на дереве, достаточно моей памяти об этом.
Растираю горсть земли рукой и вдыхаю ее аромат. Она пахнет свежестью морского бриза, прошлогодними прелыми листьями и памятью. Первые тяжелые капли падают на лицо – дождь обещает затянуться, пора собираться. Плакать я не умею, пусть небо сделает это за меня.
Сердце пронзила боль утраты, в груди Гана застучало, забухало в висках, он хватал сырой воздух ртом, но кислорода недоставало. Навалилась тоска, захотелось бросить все, послать подальше это мероприятие, покинуть лодку. Вот сейчас он сядет на борт, наклонится назад, прохладная вода примет его с радостью, смоет все переживания, поможет забыть тяжелые думы.
– Ты что, мать твою, делаешь?
Ган встряхнул головой. Морок развеялся, осталась лишь боль глубоко в груди от недавнего воспоминания.
– Устраиваюсь поудобнее, так лучше видно, – ответил он.
Трофимов поглядел удивленно, покачал головой:
– Я уже подумал, что ты в воду нырнуть собираешься.
– Не дождешься, Сергей Евгеньевич.
Плыли вечность, ползли вдоль борта, местами гнутого, с червоточинами, ободранного. Кое-где с отметинами то ли зубов, то ли когтей. Мусор все так же плавал вокруг, стукался о лодку, крупные обломки отгоняли в сторону веслами.
– Сергей Евгеньевич, впереди что-то есть. – Митя привстал, разглядывая темное пятно на обшивке лайнера. Через минуту стало ясно, что это. В борту зияла огромная дыра, метрах в двух от уровня моря. Выглядела она так, будто корпус лопнул изнутри, взорвалось взрывное устройство, вывернув наружу внутренности корабля. Пробоина была серьезной, а прямо от нее вверх и вниз уходила трещина, рассекающая лайнер.
Ган вспомнил, что корабль по неведомой причине лопнул пополам. Возможно, эта дыра появилась позже, просто кто-то очень буйный и огромный решил во что бы то ни стало найти выход прямо здесь. Рваные края корабельной раны торчали в стороны. Что там, внутри – отсюда было не разглядеть. Чернеющий провал, лишь у края видны какие-то остатки переборки или иного элемента корпуса, разделяющего внутреннее пространство на отсеки.
Первый помощник заглушил мотор; теперь они покачивались прямо под дырой в корпусе, дула пистолетов и арбалет были направлены на нее в ожидании команды Трофимова.
– Думаю, попробуем забраться здесь. Невысоко, не надо карабкаться по борту наверх, – озвучил он свою мысль.
– Да уж, – Карась задумчиво рассматривал черноту, – выглядит, как приглашение. Будто нас давно ждут и специально сюда привели. К парадному входу.
– Есть идея лучше?
– Нет.
– Я пойду первой. – Инга, не дожидаясь одобрения, вскочила на ноги, скинула плащ. В тумане она выглядела, как девушка с мальчишеской прической, серая взвесь сглаживала очертания.
– Тихон, ну-ка встань!
Она обернула веревкой кисти рук, чтобы не пораниться об острые края, а затем ловко вскарабкалась здоровяку на плечи. Какое-то время вглядывалась во мрак, потом исчезла в мрачном зеве.
Трофимов и компания ждали минут десять. Кричать не решились, чтобы не шуметь, но беспокойство росло. Наконец над ними показалась голова Инги.
– Кажется, тут ничего опасного нет, двигайте сюда.
Инга скинула веревку – к ней привязали лодку. Один за другим команда забралась внутрь, в кромешную темноту.
Глава 9
Лайнер «Азов»
Вспыхнули фонари, освещая пространство внутри корпуса лайнера. Здесь царил жуткий беспорядок, сложно было представить, какие помещения здесь были и каким целям они служили. Взгляд натыкался на переломанные переборки, треснувшие деревянные балки, куски арматуры, листы обшивки, канаты и здоровенные металлические катушки.
