Шел по окраине леса; когда тот внезапно закончился, передо мной распростерлось огромное поле. Как по нему идти, вообще не представлял, ведь сейчас весна, пашня представляет собой болото из глины и чернозема, как на фронте прямо после танков по дороге идти. Немного подумав, решил, что паханое поле вряд ли будет находиться далеко от какого-нибудь населенного пункта, обычно деревни или села, поэтому, выбрав направление, зашагал вдоль кромки, немного зайдя в лес, здесь идти было все же чуть легче.
К селу я вышел только к вечеру, уже хорошо темнело, нужно было выбрать место для ночевки, а ночи-то сейчас холодные… Приглянулся мне один домик, что стоял с краю села. То, что это было именно село, я не сомневался, дворов пятьдесят вижу, а село еще и под холм уходит. Домик на отшибе приглянулся мне тем, что у него был большой участок и одна из построек, сарай какой-то, стояла так и вовсе на самом краю. Пробравшись уже по темноте, с удовольствием констатировал наличие сена, а значит, это был сенник. Забравшись, долго съезжал, под самую крышу, с чувством выполненной задачи я закопался в теплое, рыхлое сено и мгновенно уснул.
Снов не было, выспался просто волшебно, только по пробуждению понял, что замерзли ноги. Не то чтобы отморозил, но было неприятно. Стащив сапоги и портянки, растер ноги, помогло. Оглядевшись через щели сарая, сообразил, что уже утро, но довольно раннее, так как петухи еще не орали. Кстати, повезло или просто не заметили, но я не видел собак. Спустившись, решил подобраться к дому, авось одежку удастся стащить.
Хозяин дома, дед, совсем старый и дряхлый, не заметил меня, даже когда я прошел почти не пригибаясь возле него всего в нескольких метрах. Сидя на завалинке, тот смолил не то папиросу, не то какую-то трубку. Дымок, кстати, ароматный. Собаки у деда и правда не было, а также и других людей, кроме самого деда. Тот, видимо, жил один, а может, померли все… В доме на удивление было чисто и тихо. Обстановка была до крайности убогая и бедная. Прямо в сенях, на крючке возле двери, я заметил старую шинель, не знаю, наверное, еще с гражданской войны. Повесив свой ватник, номер я давно уже отпорол с него, я хотел было надеть шинель, но только протянул к ней руку, услышал голос:
– Что ж ты даже не поздоровался? – Я застыл. – Ну, проходи уж, раз разделся! – Я послушно повернулся и, увидев деда в дверях, как он, зараза старая, так тихо вошел, пошел в комнату. И это я старика посчитал глухим и слепым…
– Рассказывай! – не терпящим возражения тоном начал старик, сев на грубо сколоченный табурет.
– Прости, отец, обнести тебя хотел… – просто сказал я, но был при этом абсолютно искренним.
– Да ладно, чего у меня брать-то? Сам-то откель будешь?
– Издалече, отец, издалече, – выдохнул я.
– К «Хозяину» ходил?
– Откуда? – выпучил я глаза.
– Так тут лагерей как грязи в округе. Наше село считай чуть не единственное в округе.
– Понятно, да, отец, пришлось «сходить», но утек я.
– Серьезно набедокурил? – спокойный тон деда расслаблял меня.
– Не то чтобы набедокурил, так, сглупил немного, ну и навешали…
– Ладно, это твое дело, сам был молодым, знал бы ты, как мы в гражданскую рубились знатно! – Дед пошамкал беззубым ртом.
– Охотно верю, – кивнул я.
– Угостить тебя, уж извини, нечем. Живу я один, Олеська придет позже, она мне обед готовит, только она и признает меня, остальные отвернулись.
– А ты-то, батя, чем односельчан на старости умудрился огорчить? – с удивлением взглянул на старика я.
– Так я председателем раньше был, а в войну у нас колхоз разграбили, такие же, наверное, как ты, гаврики, ну меня и сослали сюда, в одиночестве доживать.
– Люто они с тобой, это кто ж такое придумал?
– Так наши же, односельчане. Детишки прошли как Мамай, снесли все, аж на грузовике увозить пришлось, а я не дал людям их поймать.
– Знакомые, что ли, были?
– Да какие знакомые! Мальчишки это были, лет по пятнадцать от роду. Залетные какие-то, в округе-то я всех знаю, эти не наши были. Жалко стало их, вот и не дал мужикам стрелять. Тут, в домишке этом, гадалка жила, а теперь меня сюда упекли.
– А уйти не пробовал?
– Да куды ж мне, годов цельный мешок, жить осталось два понедельника.
– Отец, мне бы накинуть что-нибудь, из человеческого, а то в этом… – я растерянно обвел взглядом свой внешний вид.
– Вид у тебя и правда не человеческий, – весело, по-доброму заметил старик. – Чего натворил-то?
– Не поверишь, отец, на родину вернулся… – я вкратце рассказал свою эпопею, о многом, конечно, умолчал, но общее представление дал.
– Вот так помотало тебя! – выдохнул после рассказа дед. – Так ведь искать будут.
– Конечно, будут, еще как, – кивнул я, – но я уж очень постараюсь больше к нашим властям в руки не попадать.
– Наград не жалко?
– Жалко, – честно ответил я, – они ведь не просто так даны.
– Да уж, это тебе не в штабе писарем сидеть. Сталинград! – сделал ударение на последнее слово дед.
– Да, за весь срок, что отвели мне свыше на войну, самое значительное было именно на Волге.
– Хорошо хоть жив остался, хоть и покалечили.
– Да уж. Только стоило ли так стараться, чтобы потом свои же в лагерь загнали…
– Ну, это ты уж сам постарался, что ни говори. – И прав дед, сам виноват.
Весь следующий день я провел у старика. Надо было бы торопиться уйти дальше, да чего-то мне мужичок этот понравился. Честный он, правильный какой-то, вот и зацепил меня своей искренностью. Я давно таких людей не встречал, а тут… Проведя еще одну ночь в селе, точнее на окраине, в хлипком домишке старика, наутро я двинул по пути, что подсказал мне также старичок. Тот округу знал хорошо, вот и посоветовал. С одеждой тоже помог. Вместо старой, линялой шинели, в
