Я тихонько подкрадывалась — ближе, ближе, уже так близко, что стали различимы каменные стены в конце коридора и ровные отсветы горящих свечей на этих стенах. И вдруг со спины меня обдало сильным порывом жаркого ветра, и свечи замерцали. У меня по спине побежали мурашки. Я знала, что у меня за спиной. Оно открыло дверь где-то далеко и сейчас идет по подземному ходу прямо сюда.
У меня оставался один миг, чтобы задаться вопросом в последний раз. Я стою на дальней окраине города. Герцогский дворец отсюда далеко, зато водосток близко. У меня есть еще время передумать, развернуться и дать деру. Если я все так и оставлю, никому и дела не будет до моих похождений. Но я поспешила вперед, к арке, изо всех сил стараясь не шуметь. Я быстро высунулась из коридора — проверить, нет ли стражи. Стражи не было, только кольцо свечей, уже прогоревших до коротких огарков, а за свечами — круглый желоб, наполненный горящими углями. Это от них тянуло дымом. Я-то опасалась, что дыма тут больше.
Я вдохнула поглубже и шагнула в подземную комнату. Зимояр обернулся и увидел меня. На мгновение он оцепенел, а потом слегка склонил голову.
— Госпожа, — произнес он, — зачем ты пожаловала?
Он одиноко стоял в кольце из горящих углей, языки пламени плясали у его ног. Серебряная цепь туго стягивала его, оставляя следы на серебряной одежде. Мне все еще хотелось ненавидеть его — но довольно трудно ненавидеть кого-то, когда он закован в цепи и ждет ту нечисть, что ползет по коридору.
— Ты задолжал мне три ответа, — провозгласила я.
Он подумал и сказал:
— Пожалуй, что так.
— Если я освобожу тебя, — начала я, — обещаешь ли ты не возвращать зиму, оставить в покое мой народ и не пытаться уморить нас голодом?
Он отшатнулся от меня, распрямил плечи, засверкал и холодно ответил:
— Нет, госпожа. Этого я тебе не обещаю.
Я так и остолбенела. В этот раз я тщательно обдумала все три вопроса. Пока ковыляла по темноте, все думала и думала. Один вопрос — чтобы он обещал сдержать зиму, второй — чтобы отпустил меня, третий — чтобы запретил своим подданным грабить смертных отныне и вовек. Казалось бы, все условия для выгодной сделки налицо. И мне как-то в голову не приходило, что даже скованный, обреченный на гибель и обрекающий на гибель весь свой народ, он все равно…
— То есть ты так жаждешь нашей крови, — прохрипела я, — что не хочешь спасать свой народ… Что готов сам умереть тут, насыщая этого…
— Спасать мой народ?! — повторил он звенящим голосом. — Как ты думаешь, неужели я растратил свое могущество и все богатство моего королевства до последней монеты, неужели я отдал руку жалкой, как я полагал, смертной деве, — даже будучи взбешенным, тут он осекся и слегка поклонился мне, точно заново извиняясь, — не во имя спасения моего народа?!
Я поперхнулась. Слова застряли у меня на языке. А король посмотрел на меня и горько прибавил:
— И после всего, что я совершил, являешься ты и задаешь мне никчемный вопрос, не захочу ли я купить свою жизнь и постоять в сторонке, пока он пожирает мой народ. Никогда! — Он уже не говорил, а рычал, бросая в меня словами будто камнями. — Я выстою против него столько, сколько позволит мне мое могущество, и когда оно иссякнет, я не смогу более защищать гору от пламени. Однако мой народ узнает, что я был сокрушен прежде, чем огонь добрался до них, и я сохранил их имена в своем сердце до самого конца. — Он яростно тряхнул головой. — А ты говоришь мне о ненависти. Ведь это твой народ избрал так отомстить нам! Это вы короновали иссушителя, назвали его своим королем! У Чернобога не хватило бы сил разбить гору без вашей помощи!
— Мы же не знали! — заорала я с плохо скрываемым ужасом. — Никто из нас не знал, что царь в сговоре с демоном!
— Неужели твой народ настолько глуп, что непреднамеренно вручил власть Чернобогу? — презрительно бросил он. — Тогда и поделом вам. Думаете, он сдержит слово? Да, в иных обязательствах он нуждается для защиты, однако, едва почуяв добычу, он с легкостью их нарушит. Он иссушит нас до самого дна, но потом он обернется к вам, поразит вас засухой, и ваш летний край обернется пустыней. Я же буду лишь радоваться, что вы разделите участь моего народа.
Я стиснула ладонями виски. Голова раскалывалась от удушливого дыма и от ужаса.
— Мы не глупые! — возразила я. — Просто мы смертные, у нас нет волшебных даров, если только вы не вбиваете эти дары в нас силком. Его короновали потому, что его отец был царем, а его брат умер, и он был единственным наследником, вот и все. Мы не могли разглядеть демона внутри царя. Никакое высокое волшебство нас не защищает, держим мы слово или нет. Тебе не понадобилось мое имя, чтобы угрожать мне и насильно увести из дома. И ты считал, что это делает меня жалкой. Меня, а не тебя.
Зимояр дернулся, как от удара; его ледяные грани обозначились резче и зазубрились.
— Трижды ты доказала мою неправоту, — помолчав, произнес он. Его зубы неохотно перемалывали слова, как будто плавучие льдины терлись друг о друга. — Я не вправе обвинить тебя во лжи, как бы мне того не хотелось. И все же ответ мой неизменен. Нет. Я не дам тебе обещания.
Я лихорадочно соображала, точнее, пыталась соображать.
— Если я освобожу тебя, — наконец заговорила я, — и если Чернобог лишится престола, обещаешь ли ты не
